— Да, почти исчерпаны. Но существует еще арест в порядке статьи девяностой — до десяти суток без предъявления обвинения.
Шарапов усмехнулся:
— Да, я слышал об этом где-то. Там в аккурат речь шла об исключительных случаях… Предположим, что мы продержим Батона еще неделю. Какие ты можешь гарантировать результаты? Если они будут на нынешнем уровне, извиняться перед Дедушкиным придется втрое. И все.
— Я, между прочим, не пылесосы выпускаю. И не электробритвы. Ну и никаких гарантий давать заранее не могу… Но… но…
— После такого «но» должно последовать серьезное откровение…
— Этого я не обещаю. Но я предлагаю двинуться не вдоль проблемы, а вглубь.
Шарапов поднял белесую бровь. Я разложил на столе оперативную схему и развернутый план расследования:
— Дальнейшая разработка и допросы Батона представляются мне бесперспективными. Сознаваться он не станет. Но мне не дает покоя крест. Странный он очень, этот крест. Поэтому я хочу затребовать из архива Верховного суда дело атамана Семенова. Это раз. А затем самое главное: надо связаться с болгарским уголовным розыском — запросить их об этом Фаусто Кастелли. Вчера он приехал в Софию. Если он вполне респектабельный человек, надо попросить болгарских коллег порасспросить его о чемодане.
Шарапов зачем-то надел очки и посмотрел на меня исподлобья сквозь дымчатые стекла. В это время постучал в дверь Савельев:
— Разрешите присутствовать, товарищ подполковник?
— Присутствуй.
— Давайте еще раз с Батоном поговорим, — предложил я.
— Бесполезно, — с ходу включился в разговор Сашка. — Это же не человек — это кладбище улик.
Но Шарапов уже снял телефонную трубку и коротко приказал:
— Дедушкина ко мне, — положил трубку на рычаг и сказал нам: — Поговорим и, по-видимому, отпустим…
Сашка, который не слышал начала нашего разговора, взвился с дивана, как петарда:
— То есть как это отпустим? В каком смысле?
— В прямом, — спокойно сказал Шарапов. — Тем более что Батон не иголка, фигура всесоюзно известная и в случае чего никуда от нас не денется. — Он быстро взглянул на меня и снова повернулся к Савельеву: — Я думаю, что у Тихонова уже лежит в папочке постановление о его освобождении. А, Стас?
— Допустим, что лежит, — сказал я зло.
Сашка посмотрел на меня так, будто я предал его в тяжелую минуту:
— Как же это можно? Он ведь вор… Он же отъявленный ворюга…
— Да, он вор. Но мы не доказали этого, — сказал Шарапов грустно. И я подумал, что, когда он нас хвалит, он говорит: вы это хорошо сделали, а когда мы в провале, он говорит: мы этого не смогли сделать.
