Обнорский устало сказал:
— У меня звезды нет. Нет у меня звезды! И давайте кончать этот разговор.
Я ошалело посидел еще мгновение, потом провел ладонями по лицу, встал и пошел к дверям и все-таки вернулся:
— Я ведь понимаю, что никто не даст мне санкцию на обыск у такого респектабельного человека, как профессор Обнорский, да еще по такому смешному эпизоду. Да и целесообразность его мала: коли не дает сразу, то, пока бы я получил разрешение, спрятать можно. А вот насчет совести как? Тоже спрячете? Вы сейчас со мной то же самое сделали, как если бы вы меня вам ассистировать на операции попросили, а я бы больному в живот ножницы спрятал. Прощайте.
Совершенно оглушенный, я шел по улице без направления и цели. Почему, ну почему они отказывались? У профессорши на роже было написано, что она не отдаст звезду. Так я ведь и не собирался ее забирать. Профессор хоть совестился немного, а эта жаба смотрит тебе в глаза, будто ни о какой броши и не слышала. Видно, такая судьба у этой звезды — идти долгим, кривым, извилистым путем по людским рукам. Я вошел в телефонную будку, набрал Сашкин помер. Он выслушал мой рассказ, лаконично резюмировал:
— Ты не прав. Надо было в прихожей на коврике лечь. Не уходить, пока звезду бы не показали.
— Ага. Дежурный по городу очень порадовался бы, когда бы ему дозвонилась мадам и сказала, что я лежу на коврике в передней.
— Я бы на его месте посоветовал ей выдать тебе матрасик… Слушай, Стас, а может, он липовый профессор, а сам из их шайки?
— Не безумствуй, Александр, — сказал я сердито. — Ты Шарапова не видел?
— Он из министерства звонил, просил тебя разыскать. Позвони ему срочно.
— Ладно, с тобой все. До завтра. Большой привет.
Я остановил такси и поехал на Петровку. Около стадиона «Динамо» нас задержала колонна бронетранспортеров и танков — Московский гарнизон готовился к праздничному параду. Я подумал, что несправедливо не выводить на парад колонну милиции — все-таки тоже воюем Иногда со стрельбой. И погибшие есть, и вполне известные герои имеются. Масштаб интереса выше?..
Шарапов сидел за столом в парадном мундире, важный, загадочный за голубоватыми дымчатыми стеклами очков. И я снова удивился, как много у него боевых орденов. Даже какие-то иностранные.
— Батя, а что это за крест?
Шарапов покосился себе на грудь.
— «Виртути Милитари», польский орден, — и добавил, будто оправдываясь: — По начальству ходил сегодня, полагается быть при всем иконостасе.
