К этому самому Зубакину я и отправился подремонтировать свой фасад, Бакумой испорченный. Давно уже отбыл Зубакин свое заключение, жил тихо, но, как я знал понаслышке, по-прежнему пробавлялся скользкими делами. Навар ему с меня небольшой — на золотые кусалки у меня сейчас монет не хватит, но по старой дружбе, думал я, он мне какой-нибудь костяной зуб смастерит, чтобы в глаза не бросалось.
Местожительство имел Серафим в Кисельном переулке, в небольшом двухэтажном доме. В длинный общий коридор выходило пять дверей из пяти крошечных отдельных квартирок, и в каждой из них был еще отдельный выход на улицу. Мне кажется, что до революции здесь был дом свиданий. Во всяком случае, для такого деятеля, как Зубакин, это было исключительно удобно — в парадное человек вошел, а когда и куда отсюда вышел — иди ищи его.
Встретил меня Серафим хорошо, весело:
— Давненько, давненько, друг ситный, ты меня, старика, вниманием своим не баловал… Зубы хороши или дела плохи?
— Дела хороши, а зубы плохи, — усмехнулся я.
— Ну, это мы тебе враз поможем. Расскажи про житье-бытье.
— Не могу, сильно шепелявый стал. Ты мне пасть почини, а то я как твой покойник Додсон.
— Ну, тебе ж на выставку не надо. Ты ведь и с зубами медаль не получишь…
Я засмеялся невесело, снова вспомнил Тихонова и Савельева, рыжего мента на подхвате. Зубакин сполоснул под умывальником руки, задернул шторы плотнее, посадил меня рядом с пастельной лампой.
— Ну-ка, разевай свою варежку, — скомандовал он добродушно-весело. Долго смотрел мне в рот, сильно качал пальцами зубы, недовольно хмыкал, потом поинтересовался: — Ручная работа, как я понимаю?
— Нет, — сердито ответил я. — Столкнулся с самосвалом.
— Очень ловкий тебе достался самосвал. Считай, что он тебя на челюсть нагрел.
— Это почему еще? Один ведь зуб вылетел?
— Значитца, так: резец и коренной надо удалять, а зуб мудрости у тебя, как у придурка, — держать не будет.
— Ну вставь коронку или что там надо…
— А на что ее ставить прикажешь? На нос тебе или на…? Окромя выбитого зуба, для коронки соседи нужны крепкие, чтобы жевать мог: слюнями ее не приклеишь. Поэтому надо тебе мост съемный делать.
— На ночь в стаканчик с водой его класть?
Серафим хитро прищурился:
— Коли ты себя так уважаешь, Батон, что стаканчик не подходит, упри где ни то хрустальную вазу…
Я разозлился, посмотрел на него в упор и спросил:
— Ты телевизор смотришь?
— Иногда. А что?
— Чаще смотри. Тебя в нем третьего дня показывали.
