Шарапов, привыкший к начальству больше меня, спокойно ответил:
— Вызывали, товарищ комиссар. Насчет жалобы.
Комиссар внимательно смотрел на меня, наверное, вспоминал, о какой жалобе идет речь, постукивал пальцем по столу, а я очень сильно не люблю, когда начальство начинает выстукивать пальчиком по столу, не нравится мне это. Потом он медленно сказал:
— Жалоба на тебя, Тихонов, поступила… Удивляюсь…
Тут я понял, что до этого мгновения он нас вообще не замечал, а продолжал разговор со своим телефонным собеседником.
— Я думаю, что, если бы от вора-рецидивиста Дедушкина на меня поступила благодарность, вы бы еще больше удивились, — выпалил я обиженно, и мне показалось странным, что молчит Шарапов: он же ведь все знает!..
Комиссар перестал стучать пальцем, прищурился:
— Всякое бывает. И благодарности приходят.
— От Дедушкина я не дождусь, — пробормотал я, а Шарапов все молчал.
— А ты что, действительно угрожал? — застучал снова комиссар.
Я почувствовал, как раздражение подкатывает к горлу:
— Можно и так сказать. В тюрьму обещал посадить.
Шарапов продолжал молчать, и я невольно стал отводить от него взгляд.
— Ну-у! — удивился комиссар. — Отчего это ты так расходился?
Я посмотрел на него, комиссар вроде повеселел, взял карандаш и стал быстро делать пометки на кипе лежащих перед ним листов. И мне стало досадно, что такой важный для меня разговор — всего лить пустячный эпизод в заполненном событиями и разговорами рабочем дне моего шефа. Чего мне объяснять ему? И Шарапов помалкивает. Я встал и, уже начав говорить, понял, что голос у меня предательски дрожит:
— Товарищ комиссар, разрешите быть свободным! Все обстоятельства дела я изложу в рапорте на ваше имя…
Комиссар, не отвечая, дописал что-то на листочке, сказал Шарапову:
— Владимир Иванович, у тебя в отделе с дисциплиной плоховато. Если этот мальчишка со мной так разговаривает, что же он себе с Дедушкиным напозволял?
— У Тихонова сдвиг в другую сторону — деликатничает в избытке с обвиняемыми, а потом дерзит начальству…
— Так ты, Тихонов, на меня обиделся, что ли? — спросил комиссар.
Я пожал плечами: чего, мол, мне обижаться?
— Ты сядь, сядь, не стой… Мне тут Владимир Иванович поведал все или почти все. Должен сказать, что я бы с удовольствием натер тебе язык перцем. А ругать тебя надо не за то, что ты обещал Батона в тюрьму посадить, а за то, что своей угрозы не смог выполнить. Если не можешь — не суйся, а то срам один потом получается. Жулик моих оперативников помоями поливает, я должен прокурору романы писать про ваши с Дедушкиным счеты, а ты помахал языком — и в кусты…
