Вот и Тихонов сейчас стоял, раздувал ноздри и думал. Да и мне, не скрою, было любопытно, как он будет угомонять эту скотину. А Маргарита топталась у меня за спиной.
— Серостанов! — негромко позвал Тихонов.
Уголовник с новой силой взвился в истерическом восторге. У рецидивистов часто бывает расшатанная психика, и, добиваясь поблажек, они запросто распаляют себя до припадочного состояния.
— Але, ты зря так надрываешься — я все равно не поверю, что ты хотел порешить себя, — сказал со смешком Тихонов.
Серостанов пронзительно завыл, а Тихонов, не обращая внимания, так же негромко долбил свое:
— Ты мне очень сильно надоел, поэтому я сейчас вернусь к себе и напишу в колонию письмо Дорогану и Сапогову. И поделюсь с ними всем, что ты мне нашептал в прошлом году. Глядишь, они тебя и встретят с цветами.
Как говорит наш шофер Задирака, это была езда «на грани фола». Но, судя по воплю, сразу упавшему на два децибела, вполне успешная.
— Не докажешь! Гад! Мент! Мусор проклятый! Выйду отсюда — не заживешься…
Тихонов громко засмеялся:
— Да ты совсем с ума сошел! А-а? Это ты мне, что ли, грозишься? Ну, дуралей! Последний умишко, я вижу, пропил. Когда же это я вас боялся, шантрапу? А ты дружков-то своих бывших опасаешься, похоже. А-а?
— Не дока-а-ажешь!! Не дока-а-ажешь!..
— Да что они мне, народный суд, что ли! Чего мне им доказывать? Они и так поверят. Они ведь знают — я не вру. Я ведь не вру, Серостанов?
И опять уровень шумов понизился вдвое. Тихонов твердо сказал:
— Рита, подойди к нему, перевяжи…
— Но он же… — неуверенно сказала врачиха.
— Подойди! — крикнул Тихонов и неожиданно мягко добавил: — Не бойся, Рита, перевяжи его. Он тебя сам боится. Ты ведь боишься, Михей? Смотри, Серостанов, не дай Бог, чтобы я ошибся…
Мы шли через двор обратно в дежурную часть: впереди на три шага, как разводящий, Тихонов, мы с Маргаритой следом. От всего виденного ее слегка пошатывало. Она вдруг остановилась, взяла меня под руку и, глядя мне прямо в глаза, сказала-спросила-взмолилась:
— Это же ведь ужасно?!
Я пожал плечами:
— Сэмуэл Беккет написал, что все мы рождены безумными, но некоторые такими и остаются.
Она махнула рукой и пошла дальше. А Тихонов, видимо слышавший разговор, громко хмыкнул и что-то стал насвистывать сквозь зубы. Когда мы поднялись на второй этаж, он на миг задержался и сказал мне:
— Если ты такой ценитель писательских афоризмов, прочти Рите и этот, — и кивнул в сторону плаката.
«Нужно любить то, что делаешь, и тогда труд — даже самый грубый — возвышается до творчества».
