Три-четыре пива на ночь, чтобы крепче спать, уже не казались ему такими заманчивыми: повесть Эйемона захватила его целиком. Тео устроился на диване с настольной лампой, выключив весь прочий свет, и впервые оценил тишину маленького дома.
Повествование — до сих пор настолько реалистичное при всей своей живописности, что Тео начинал рассматривать его как подлинную автобиографию, несмотря на предупреждение автора, — теперь приняло по-настоящему странный оборот. Эйемон писал, как обнаружил на базаре в Хараппе некую книгу, очень известную, хотя и редкую, но названия ее не упоминал. «Мне так посчастливилось, — рассказывал он, — что я поневоле задумался, в одной ли удаче тут дело». Как бы ни называлась книга, она пробудила в рассказчике интерес к неким загадочным местам, о которых он, как и о книге, знал понаслышке, но не думал, что туда и вправду можно попасть. «Волшебные края, — так говорил он о них, — куда ведут пути, совсем почти стершиеся из памяти человечества».
По мере увеличения странности повествования речи рассказчика делались все более смутными, с многочисленными ссылками на какие-то «опыты» и «занятия», а также на растущий интерес к «Внешним Землям» или «Нездешним Полям» — так что интерес самого Тео к расшифровке дедовой рукописи несколько остыл.
Зевнув, он отвлекся от описания «врат, ведущих в прихожую Города и его полей» и поразился, увидев, что время перевалило за полночь. Он, несмотря на намеренную туманность повествования, пролежал с книгой на диване больше трех часов — неудивительно, что он так устал.
Вернувшись к месту, на котором остановился, он еще раз прочел про «город за пределами всех наших знаний, более живой и более внушающий страх, чем любая метрополия Запада и Востока».
И вот наконец я нашел путь к нему — или думал, что нашел. В следующую безлунную ночь мне предстояло выяснить, напрасны были годы моих трудов или нет.
Предстояло исполнить свое заветное желание или же увидеть крах всех моих надежд.
За стенами дома раздался стон, и Тео, вздрогнув, выронил тетрадь. На миг ему показалось, что это плачет ребенок, но он тут же успокоился. Какой-нибудь соседский котяра сидит на заборе, заявляя о своих территориальных претензиях или о пылкой любви.
Какие звуки они иногда издают, ублюдки!
Но не успел Тео обрести покой и заложить тетрадку счетом за коммунальные услуги, звук повторился, на этот раз сделавшись еще громче. Тео покрылся мурашками, волосы на затылке стали дыбом. Ничего подобного он в жизни еще не слыхивал: точно кто-то стонет от нестерпимой боли, но при этом как-то отрешенно, с подвыванием — безнадежно заблудшая душа, да и только. Выяснив, что лампочка в патио перегорела, Тео отыскал на кухне фонарик и вышел в заднюю дверь. Чуть ли не впервые он пожалел, что у него нет оружия.
