«Я должен им сказать… Сегодня я должен им сказать».
— Ксинем сказал, что я найду тебя в обозе, — донесся из-за спины Ахкеймиона знакомый голос.
— Что, правда? — отозвался Ахкеймион, удивившись неуместной веселости, прозвучавшей в его голосе.
Келлхус улыбнулся.
— Он сказал, что ты предпочитаешь шагать по свежему дерьму, а не по старому.
Ахкеймион пожал плечами, стараясь не измениться в лице.
— Так ногам теплее. А твой скюльвендский друг?
— Едет вместе с Пройасом и Ингиабаном.
— Ага. А вы, значит, решили снизойти до меня. Он уставился на сандалии северянина.
— Ну, от этого идти не меньше…
Кастовые дворяне не ходят пешком. Они ездят на лошади. Келлхус был князем, хотя, подобно Ксинему, с легкостью заставлял окружающих позабыть о своем статусе.
Келлхус подмигнул.
— Я подумал, что мне для разнообразия неплохо будет проехаться на своих двоих.
Ахкеймион рассмеялся; у него было такое ощущение, словно он надолго затаил дыхание — и только сейчас выдохнул. С первой их встречи под Момемном Келлхус вызывал у него именно это чувство — как будто к нему возвращается возможность дышать полной грудью. Когда он упомянул об этом при Ксинеме, маршал лишь пожал плечами и сказал: «Всякий рано или поздно пернет».
— А кроме того, — продолжал Келлхус, — ты обещал меня учить.
— Что, правда?
— Правда.
Келлхус схватил веревку, привязанную к грубой уздечке мула. Ахкеймион вопросительно взглянул на него.
— Что вы делаете?
— Я — твой ученик, — пояснил Келлхус, проверяя, надежно ли закреплены сумки на муле. — Наверняка ты и сам в молодости водил мула своего наставника.
Ахкеймион неуверенно улыбнулся. Келлхус погладил мула по шее.
— Как его зовут? — поинтересовался он. Банальность этого вопроса почему-то потрясла Ахкеймиона — до ужаса. Никому — ни единому человеку — до сих пор не приходило в голову об этом спросить. Даже Ксинему. Келлхус заметил его колебания и нахмурился. — Ахкеймион, что тебя беспокоит?
«Ты…»
Колдун отвернулся и принялся глядеть на бесконечные колонны вооруженных айнрити. Голова гудела от шума. «Он читает меня, словно развернутый свиток…»
— Это что, настолько… Настолько заметно? — спросил Ахкеймион.
— А это важно?
— Важно! — отрезал Ахкеймион, сморгнул слезы и снова повернулся к Келлхусу.
«Так, значит, я плачу! — отчаянно заныло что-то у него в душе. — Так, значит, я плачу!»
— Айенсис, — продолжал он, — некогда сказал, что все люди — обманщики. Некоторые, мудрые, дурачат только других. Другие, глупые, дурачат только себя. И мало кто дурачит и себя, и других — из таких-то людей и получаются правители… Но куда тогда отнести таких людей, как я, Келлхус? Как насчет людей, которые не дурачат никого?
