В 9 час. 30 мин. с предмостного укрепления на р. Березина, восточнее Бобруйска, на Могилев выступил усиленный разведывательный батальон. За ним на восток продвигались главные силы 3-й танковой дивизии (24-го танкового корпуса. — А. Е.), генерал барон фон Гейер оставил за собой право выбрать направление главного удара или на Рогачев, или на Могилев, в зависимости от обстановки…
В этот день (1 июля. — А. Е.) воздушная разведка установила, что русские в районе Смоленска, Ортпи и Могилева накапливают свежие силы. Надо было спешить с выходом на линию Днепра и форсировать эту реку, не ожидая прибытия пехоты, что могло привести к потере нескольких недель{5}.
Далее командующий 2-й танковой группой отмечает, что 4 июля 4-я танковая дивизия вышла уже к Старому Быхову (Быхов). 7 июля 3-я танковая дивизия достигла Нового Быхова, 10-я танковая дивизия — Белыничей{6}. Гудериан рассказывает:
7 июля я должен был принять решение: либо продолжать быстрое продвижение, форсировать своими танковыми силами Днепр и достичь своих первых оперативных целей наступления в сроки, предусмотренные первоначальным планом кампании, либо, учитывая мероприятия, предпринимаемые русскими с целью организации обороны на этом водном рубеже, приостановить продвижение и не начинать сражения до подхода полевых армий.
За немедленное наступление говорила слабость в данный момент обороны русских, которая только еще создавалась. Русские занимали сильные предмостные укрепления под Рогачевом, Могилевом и Оршей, поэтому нам не удалось взять Рогачев и Могилев. Правда, у нас имелись сведения о подходе к противнику подкреплений… Но наша пехота могла подойти не раньше, чем через две недели. За это время русские могли в значительной степени усилить свою оборону. Кроме того, сомнительно было, удастся ли пехоте опрокинуть хорошо организованную оборону на участке реки и снова продолжать маневренную войну. Еще в большей степени вызывает сомнение возможность достижения наших первых оперативных целей и окончание кампании уже осенью 1941 г. Это-то и было как раз главным.
Я полностью сознавал всю трудность решения. Я считался с опасностью сильного контрудара противника по открытым флангам, которые будут иметь три моих танковых корпуса после форсирования Днепра. Несмотря на это, я был настолько проникнут важностью стоявшей передо мной задачи и верой в ее разрешимость… что немедленно отдал приказ форсировать Днепр и продолжать продвижение на Смоленск{8}.
