— Почему штаб фронта держал в секрете от командармов сообщения Генштаба о том, что война надвигается?
— Потому что их не было, — прозвучал лаконичный ответ. Холодный пот выступил у меня на лбу: значит, удар оказался для нас внезапным.
Мне, как человеку, посвятившему себя военной профессии, да, наверное, и всем воинам нашей армии и большинству советского народа, была ясна вероятность войны с фашистской Германией, превращенной в ударный кулак империализма. Но я не допускал мысли, что получу сообщение о войне после ее начала. Ничего не зная о причинах столь трагического оборота дела, я отнес это за счет плохой организации нашей разведки на западных границах.
После звонка Смородинова мне не стала ясной причина моего отъезда с Дальнего Востока, тем более, что он передал приказание наркома обороны собрать по тревоге весь руководящий состав армии и дать указание о немедленном приведении войск в полную боевую готовность. Следовательно, — думал я, — не исключена возможность вероломного нападения и со стороны японских милитаристов. Как известно, в силу ряда причин это нападение так и не состоялось, но в те дни оно казалось вполне вероятным.
Теперь мы знаем, что в начальный период войны Гитлер не требовал от своего союзника — Японии — непосредственной помощи в борьбе с Советским Союзом. Опьяненный своими успехами в Европе, Гитлер не желал ни с кем делить будущей славы разгрома русского гиганта. Японские империалисты, в свою очередь, были довольны тем, что их не втягивают в войну с СССР, так как они в это время активно готовились к войне с США и Англией на Тихом океане и в Юго-Восточной Азии. Для того, чтобы обеспечить себе свободу действий, Япония в апреле 1941 г. подписала договор с Советским Союзом о нейтралитете сроком на пять лет.
Я был доволен тем, что мне предстояло драться на Западе: я знал Западный театр военных действий и германскую армию. Оставалась неясной задача, которую мне предстояло получить в Москве.
Впереди был длительный путь в поезде, в который я сел через несколько часов после разговора со Смородиновым. Пятеро суток пути до Новосибирска были, пожалуй, самыми томительными в моей жизни. Вынужденная бездеятельность в момент, когда Родина переживала тяжелейшие дни своей истории, была бы невыносимо тягостна для любого советского человека, а для военного тем более.
Много было передумано за эти дни и бессонные ночи в купе. Я мысленно перебрал все наиболее важные события в моей жизни, примеряя их к происходившему. Я понимал, что партия и народ сделали меня, деревенского парня из вдовьей горемычной семьи, военачальником и что настал час отчета перед ними. В памяти возникали основные этапы моей жизни.
