Это ощущение резко усилилось по приезде в Тверь, в конце августа. После долгих поисков они сняли меблированную квартирку из трех комнат. Марья Димитриевна осталась этим очень недовольна. Все не нравилось ей в Твери, и она донимала мужа упреками и нелепыми просьбами. И Достоевскому Тверь не понравилась — это был маленький провинциальный городок с улицами, поросшими травой — но он волновался от близости столицы, без умолку говорил о своих литературных планах. А она отвечала ему жалобами на то, что у неё нет туалетов и все тряпки её слишком пахнут сибирской глушью.
Главная забота Марьи Димитриевны была не ударить лицом в грязь перед местными модницами, но она тут же заявила мужу, что выходить не станет, потому что ей негде принимать. Своей квартиры она стыдилась, бедность свою принимала, как незаслуженное оскорбление, и вообще вела себя, как мученица, которую унижал и обижал злой тиран муж — недостойный её возвышенной души.
Марья Димитриевна была фантастична, мнительна, ревновала невпопад, всегда к тем женщинам, о которых Достоевский и не думал, и не подозревала тех, кем он интересовался. По всякому поводу начинались слезы и сцены. С ней невозможно было никуда выйти, всегда происходила какая-нибудь нелепая история: то ей не так подали в ресторане, то ей ответили грубым тоном в магазине, то знакомый, проходя, едва ей поклонился. Когда муж был весел, она была грустна, но стоило ему задуматься, как она начинала надоедать ему шутками и беспричинным смехом. А когда он садился за работу, она упрекала, что он держит её точно в заточенье, не показывает друзьям, ни с чем с ней не делится. Но делиться он с нею не мог, потому что она не понимала ни его религиозных исканий, ни его литературных устремлений. К его писаниям у неё всегда было чуть скептическое отношение.
Она была воспитана на Карамзине, Тургенев был ей ближе, чем произведения её собственного мужа, и Достоевский хмурился и раздражался, когда она заговаривала о современной литературе, в которой мало понимала.
Тяготил его и её внутренний провинциализм, её неожиданные и дикие нападки на мало знакомых людей, её способность сгоряча расхвалить человека, а потом уничтожить его насмешками и бранью, её переходы от оптимистических фантазий к полной прострации. Порою, особенно когда она давала волю своей подозрительности и объявляла врагами, чуть ли не дьяволами, самых безобидных людей, он ощущал приступы злобы и ненависти.
Именно в Твери брак Достоевского потерпел окончательное крушение. Марья Димитриевна призналась, что продолжает любить Вергунова, и объявила мужу, что не любит и никогда не любила его. Какую цену Достоевский мог придавать этим её истерическим выкрикам? Он знал, что она — больная и несчастная женщина, на каждом шагу изобретающая новые выдумки, чтоб заглушить свои метания и горечь. Он понимал, что она тоже страдает. Самые отношения их были основаны на том, что оба мучили и жалели друг друга. Просветы нежности и сострадания связывали их больше, чем страсть. Странное чувство — смешение боли, милосердия (особенно с его стороны), воспоминаний о прошлом, сожаления о несбывшемся — притягивало их друг к другу. Да кроме того, создалась и привычка, от неё слишком трудно было отказаться. Пять лет Достоевский любил Марью Димитриевну, и он жил с ней третий год. Уже после её смерти он признавался Врангелю, единственному человеку, знавшему правду о браке Достоевского:
