– «Ненависть и похоть», – сказал я, мечтая умереть и глядя на зубы мистера Бевана.
Тоскою скотской опален,
Увы, не в силах побороть
Твоих нашептов, плоть,
Я без раскаянья прижму
К груди манящий, бедный прах,
И страстно пылу моему
Ответит мертвый блеск в глазах.
Под шорох шелковый костей
Я в трупе похоть разбужу,
Я лаской успокою жуть.
Бей, мертвое, черное, злое, бей меня, бей.
Дэн успел лягнуть меня по бедру в паузе, перед тем как мистер Беван сказал:
– Влияние очевидно. Конечно же, «Бей, бей, бей в холодные серые скалы, о море!»
– Хьюберт знает Теннисона вдоль и поперек, – сказала миссис Беван. – Буквально вдоль и поперек.
– Можно мы пойдем наверх? – спросил Дэн.
– Только не мешайте мистеру Кэри.
И мы тихонько прикрыли за собой дверь и кинулись наверх, зажимая рты руками.
– Ну и ну! – сказал Дэн. – Видал мордочку его преподобия?
Мы изображали его так и эдак и еще слегка подрались на ковре. Снова у Дэна пошла из носу кровь.
– Ерунда, я в секунду могу прекратить. Она у меня течет по заказу.
– Расскажи про миссис Беван. Она сумасшедшая?
– Еще какая. Сама не знает, кто она. Хотела выброситься из окна, а он никакого внимания не обратил, и она прибежала к нам и все рассказала маме.
Постучалась и вошла миссис Беван.
– Не помешаю?
– Что вы, что вы, миссис Беван.
– Хочется чуть-чуть отвлечься, – сказала она. И уселась в кучу шерсти на диване у окна.
– Душно, правда? – сказал Дэн. – Может, я окно открою?
Она глянула на окно.
– Мне нетрудно открыть, если хотите, – сказал Дэн и подмигнул мне.
– Разрешите, я его для вас открою, миссис Беван, – сказал я.
– Приятно, когда окно открыто.
– Притом такое чудное, высокое окно.
– И такой приятный ветерок с моря.
– Лучше не надо, детки, – сказала она. – Просто я посижу и подожду своего мужа.
Она поиграла шерстяными мотками, взяла спицу, тихонько потыкала ею в ладонь.
– А мистер Беван долго у нас пробудет?
– Просто я посижу и подожду своего мужа.
Мы еще с ней поговорили про окна, но она только улыбалась, и разматывала шерсть, и один раз залезла тупым концом длинной спицы себе в ухо. Скоро нам надоело на нее смотреть, и Дэн стал играть на рояле.
– Моя Двадцатая соната, – сказал он. – Она посвящена Бетховену.
А в полдесятого мне уже надо было домой.
Я попрощался с миссис Беван, она помахала мне спицей и сидя сделала реверанс, а внизу мистер Беван протянул мне для пожатия холодные пальцы, и мистер и миссис Дженкин сказали, чтоб я приходил еще, и молчаливая тетя мне подарила батончик «Марса».
