Тарханин, оглушенный и потрясенный случившимся, не сразу пришел в себя. Он был жив, хотя подушки безопасности не сработали. «Значит, удар был не очень сильный, – сообразил он, выбираясь наружу. – В чем дело? Тормоза вышли из строя?»
Вокруг, несмотря на позднее время, собралась кучка любопытных.
– Эй, мужик, ты цел?
– У него кровь! – взвизгнула пьяная девушка.
Она была в брючках-дудочках и полосатой майке. Приятель с волосами торчком дернул ее за руку.
– Не подходи! Вдруг бензин взорвется?
– Боевиков насмотрелся? – пронзительно заверещала его подружка. – Отвали! Давай звони в «Скорую»…
У Тарханина болело в груди, что-то теплое стекало по щеке. Он дотронулся пальцами до онемевшей брови. Мокро… в темноте пальцы казались черными…
«Это кровь… – догадался он, чувствуя во рту соленый вкус. – Кровь…»
Суздаль, XIX век. Спасо-Евфимиев мужской монастырь
– Неужто ты видел его, брат Феодосий?
– Не токмо видел, но и говорил с ним…
– Да ну!
– Вот как тебя, брат Макарий, – истово перекрестился седовласый инок. – Глаза у него, что два угля, огнем горят!
– Страшо́н «валаамский монах», – прошептал Макарий. – Ох и страшо́н!
– Сама матушка государыня Екатерина, царствие ей небесное, велела монаха расстричь и подвергнуть смертной казни, но потом сжалилась. Заключили его в Шлиссельбургскую крепость… пожизненно.
– За речи бесовские?
– За них… Ему бы смириться, а он за свое взялся! Опять с бесом беседы вел и после людям про то докладывал, – опасливо озираясь, прошептал Феодосий.
– Сказывают, он в Валаамском монастыре постригся, год нес назначенное ему послушание, а после удалился в пустынь и жил там отшельником. За праведное житие и усердные молитвы получил дар пророчества. Будто бы неведомая сила вознесла его на небо, и там перед ним открылись тайные книги… Он их прочитал, и с тех пор всюду проникал к нему вещающий голос!
– Про голос лучше забыть…
– Был голос или не было? – заволновался молодой инок, облаченный в грубую рясу.
– Был и приказал не скрывать прозрение свое от избранников божьих…
– Кто же сии избранники? Государи, что ль?
– Тсс-с…
Мимо них прошел ключник, ведавший погребами и складами с провизией, неодобрительно покосился. Что, мол, лясы точите, а работа стоит? Но промолчал, скрылся в хлебном амбаре.
– Леность разрушает благоговение, – пробормотал Феодосий. – Берись-ка за вилы, брат!
Иноки рьяно принялись перекидывать сено для просушки. Сладко пахла скошенная трава, в березах щебетали синицы. Солнце стояло высоко, прямо над монастырским собором, белокаменным, ослепительным в своей стройной и строгой красоте.
