– Товарищ Антон Тихий, – сейчас же выступают ему возражать. – Еще бы ты чего захотел! Ввалился в зал собрания в галошах! Здесь все-таки не Сухаревка, а союз!
В дверях появляется президиум, и разговоры в зале прекращаются.
Лицо Данилова сосредоточенно, сурово.
– Разрешите огласить решение президиума!
Смотрит в бумажку, торжественно читает:
– Несмотря на то что настоящее собрание вместе со всем СССРом высоко ценит талантливые стихотворения Антона Тихого на производственные темы, про электрификацию, канализацию… тем не менее президиум никак не может ему позволить нарушать принятый в общественных местах порядок. А посему президиум постановляет…
Тут зал удерживает дыхание, Данилов несколько повышает голос:
– …предложить поэту Антону Тихому либо немедленно ставить в раздевальной галоши, либо удалиться из зала. В случае же неисполнения Антоном Тихим ни того ни другого, войти в правление союза с ходатайством об исключении его из союза на один месяц.
Антон Тихий с бешеной дергающейся жестикуляцией:
– Из такого собрания и такого союза я сам уйду! Будете просить, и то не останусь! Я и в Москву-то вашу напрасно приезжал! Ехал, думал: вот наберусь там у них этого самого, московского, пролетарского! А они?! У нас в несчастном Камышине и то куда революционнее!
Уходит широкими шагами, размахивает расходившимися руками, в дверях останавливается, оборачивается, со страшным лицом грозит собранию кулаком:
– Ста-ро-ре-жим-ни-ки!!!
С треском захлопывает за собой дверь.
В зале за столиками неопределенное молчание. Кто-то, спрятавшись за чужую спину, хохочет.
Вырываются по адресу ушедшего несколько негромких замечаний.
– Чудак!
– Что-то из себя строит!
– Просто ненормальный!
Шибалин, сидевший это время внизу, на стуле, поднимается на одну ступеньку на кафедру и среди тишины спрашивает у всех:
– Ввиду обилия сегодня всяких инцидентов, может быть, отложим мое выступление до другого раза?
Собрание точно вдруг просыпается от долгого тяжелого сна. Машет руками, головами:
– Нет, нет! Что вы, что вы! Ни за что! Ваша тема так интересна! Начинайте сейчас! Просим! Просим!
И потом все собрание протяжно дудит, как в басовые трубы:
– Про-сим! Про-сим!
Встает на своем председательском месте Данилов.
– То-ва-ри-щи!!! Ти-хо!!! Зап-ри-те там две-ри!!! Будем считать, что ничего не случилось!!! Никита Акимыч, ваше слово…
Садится.
IV
Могуче и трагически режет каждое слово Шибалин и тяжелыми жестами руки сечет перед собой воздух, точно ставит в своей чеканной речи невидимые знаки препинания.
