— Halt! — удается разобрать сквозь треск мотоцикла, и — очередь вверх.
— Feuer![7] — кричит Дышинский.
Мотоцикл резко рванул в сторону, и на миг высветился конец траншеи. Мы бьем по фашистам почти в упор. Крики их потонули в грохоте автоматных очередей, а самих как ветром сдуло — то ли были убиты наповал, то ли успели укрыться.
Пленный без команды выключил свет. Справа и слева от дороги поползли одна за другой ракеты, и их дугообразные траектории сходились где-то вверху, над нашими головами. Скороговоркой застрочил пулемет. Потом на миг захлебнулся, словно поперхнувшись, затем снова ожил, бешено вспарывая темноту длинными колючими спицами очередей. Вокруг замелькали светлячки пуль и, с визгом рикошетя, уходили в разные стороны. В огненных всполохах ожил передний край врага. Но было уже поздно.
В полной темноте мы понеслись под гору. Мотоциклист успевал только выворачивать руль то вправо, то влево, почти по-кошачьи выбирая нужный путь… Мы терялись в догадках, как ему это удавалось. Мчались, все дальше и дальше с каждой секундой уходя от врага. Теперь в скороговорку пулеметов вплелись разрывы мин, огненными всплесками метавшиеся вокруг. Один из осколков легко ранил нашего товарища. Иногда нам казалось, что мотоцикл от такой тряски или развалится, или перевернется. Но наш пленный вел его уверенно, профессионально. Каким-то чудом снова выбрались на дорогу, пересекли балку и выскочили на другую сторону. Над головой по-прежнему тенькали и высвистывали свои разбойничьи трели пули, но для нас самое опасное было уже позади, дорога вперед была открыта.
Не говоря ни слова друг другу, каждый из нас испытывал невыразимое чувство радости и гордости: снова, выполнив задание, ушли из логова врага, снова нами одержана хотя и маленькая, но победа. Это был итог напряженной, целенаправленной работы сердца и разума нашего командира. Он и нам напоминал о полезности и необходимости постоянного изучения противника, его оружия, способов боевых действий, его слабых и сильных сторон. Постепенно, от операции к операции, Дышинский становился разведчиком расчетливым, дерзким и смелым. Не зря начальник разведотдела дивизии ценил прирожденный талант разведчика Дышинского и чаще, чем другим, поручал именно нашему командиру выполнение сложных заданий.
— Стой! Стрелять буду! — Хрипловатый окрик по-русски прозвучал для нас музыкой.
— Зови командира, — приказал Дышинский, — а то еще натворишь дел. Подбежавшие к нам пехотинцы были изумлены: за рулем мотоцикла сидел немец, а мы сплошной сбившейся массой — в коляске.
