Шел мимо богатый купеческий сын, увидел чудный кувшин и дал за него слепому столько монет, сколько в кувшин уместилось. Говорят, слепой на те деньги купил мешок ячменных лепешек, бочку меда и еще хватило, чтобы заплатить врачу, который вылечил его глаза, и он стал видеть.
Говорят также, что в тот базарный день сын купца подарил кувшин одной плясунье, которая не знала себе равных в пляске, в знак почтенного восхищения перед ее несравненным даром.
Плясунья же наполнила кувшин вином и отнесла его в подарок своему другу.
Друг ее был поэтом. Она тихонько играла ему на таре[121] — на круглой однострунной балалайке, а он пил вино и слушал, как поет жалобная струна, и рассматривал кувшин, подняв его к свету.
— Погляди, — говорил он, — что за дивные плоды граната нарисованы тут. Что за чудные листья и цветы! Мне кажется, что это не кувшин, а сочный плод, созревший на самом дереве жизни. О, дивный плод, таящий в себе мудрость природы, умение рук, творящих его, и вино, которое слаще сока любого плода.
И не странно ли, что он сделан из земли, на которую падает перезревший плод граната и точеный лист, увядающий зимою, и они смешались с землей и вошли в нее, обратившись в прах.
Кто же тот чудесный волшебник, который слепил его и расписал и своим умением возродил для нас сладость и совершенство животворящей природы?
И он запел стихи, которые сочинил в честь неизвестного мастера, пославшего ему из иных времен и иных стран свой привет вместе с этим кувшином.
Так он пел.
Дивлюсь тебе, гончар, что ты имеешь дух
Мять глину, бить, давать ей сотни оплеух.
Ведь этот прах трепещущей был плотью,
Покуда бытия огонь в нем не пожух.
А звали его Омар Хайям[122], и был он великим персидским поэтом. Стихи его знают во всех странах мира, а значит, знают его и там, где когда-то жил шах, его бедная дочь и прекрасный юноша гончар.
Имя же гончара, который сделал тот замечательный кувшин на радость Омару Хайяму и на счастье всем, кроме него самого и девушки, которая его полюбила, — имя его забыто.
Старики, которые рассказывали мне эту печальную историю много лет назад, тоже не помнили его имени, и те, кто рассказывал им, не знали имени тоже.
Старики уходят, унося с собой свои сказания, уйду и я. Кто вспомнит после нас мастера, имя которого стерто временем и неверной памятью многих?
Ты внимательно слушал длинный и печальный рассказ мой. Я подарю тебе полосатую желтую лошадку за то, что ты умеешь слушать.
Но умеющий слушать — да сумеет рассказать. И я прошу тебя: не забудь эту историю и когда-нибудь расскажи ее своим детям, чтобы и они запомнили. Ведь мастер живет теперь без имени, только в нашей памяти. Жаль будет, если люди забудут того, кто сделал лучший кувшин.
