Взяли с собою служанки стражников шаха, отправились искать гончара. Найти его было не трудно, каждый мог указать его дом. Жил он недалеко от базара, в глиняной лачуге, и шла о нем слава как о лучшем гончаре, потому что хоть и был он молод, но успел познать тайны своего ремесла у старейших и обучился многому в этом искусстве, чего другие гончары еще не знали.
Налетели стражники на его лачугу, растоптали все, что у него было сделано для продажи, разбили кувшины, пиалы и чаши, обратив их в глиняную пыль, из которой мастер лепил свои вещи… Схватили они юношу, поволокли на веревке.
Израненный, в пыли и крови, предал он перед шахом.
— Как посмел ты заговорить с нашей дочерью, сын собаки? — спросил шах. — Кто ты, презренный раб, и каким грязным колдовством занимаешься? Ты наслал порчу на нашу дочь через свой проклятый кувшин, ты лишил ее сна и покоя, и, клянусь тебе, если ты даже какой-нибудь дэв или джинн[120], я расправлюсь с тобой, потому что великий шах сильнее и могущественнее любого дьявола.
— Государь, — сказал юноша, — я не дьявол, я всего лишь бедный гончар. Я ходил за родниковой водой через ореховую рощу и нес воду в своем кувшине, когда услышал, что дочь твоя жалуется на жажду. Я дал ей воды, и то была простая вода, и это так же верно, как и то, что кувшин, в котором она была, — обычный кувшин, не имеющий волшебной силы. Никакого колдовства я не делаю, а знаю лишь мое скромное ремесло, доставшееся мне в наследство от покойного отца моего, который наследовал его от деда, а тот — от прадеда. Все они, мои предки-гончары, наизусть знали слова, сказанные о нашем искусстве великим мудрецом и ученым Ар Рази, да будет прославлено его имя! Вот что говорит он в своей «Книге тайн»: «Чтобы сделать кувшин, возьми чистой, красивой и белой глины, которая должна быть легкой и свободной от камешков, положи ее на чистое место и несколько раз обрызгай водой, чтобы она стала влажной, и размешивай ее частично, не прикасаясь рукой. Затем оставь это высохнуть. Потом растолки это бревном, как делают гончары, и просей через тонкое сито. Вторично измельчи на ступке и просей через шелк».
Еще в наследство достался мне старый надтреснутый кувшин, на котором прадед мой написал арабское изречение — из тех, какие часто пишут на кувшинах, исполненное мудрости, которому я всегда прилежно стремился следовать: «Учение сначала горько на вкус, но конец его слаще меда». И я учился ремеслу моему с тем старанием, на какое только был способен, потому, должно быть, мне и удалось сделать кувшин, удостоенный внимания твоей дочери, прибегая лишь к знаниям, данным мне от предков и не нуждаясь в помощи волшебников.
