И лекифы — флаконы, в которых хранилось масло.
И светильники в виде маленьких сплющенных кувшинчиков, в которые наливали масло и опускали фитиль.
И еще эпинетроны — глиняные наколенники, которые применяли при работе ткачихи.
И всевозможные вазы с росписью, большие и малые, с изображением людей, богов, битв и событий, описанных в мифах.
Греки передавали друг другу чаши, а мальчики и рабыни наливали из кратеров в чаши напиток, поэтому во время пира посуда все время была в движении. И при пляшущем неверном блеске светильных огней казалось, что движутся на стенках сосудов гибкие маленькие фигуры, и пляшут красные танцовщицы в развевающихся красных одеждах и черный Дионис[22], бог вина, откинув черный плащ за плечи, поднимает маленькую черную чашу, и черная богиня Афина возносит над головой тонкое черное копье…
…Когда рисунок подсыхал, посуду отправляли в печь и замуровывали отверстие глиной.
И пока старик подходил несколько раз к печи, беспокоясь, не повредил ли огонь его керамос, у ограды его дома толпились бродячие певцы, несносный и наглый народ.
И они пели так:
Если вы денег дадите, спою, гончары, я вам песню:
Просьбам внемли, о Афина! Десницею печь охраняя,
Дай, чтобы вышли на славу горшки, и бутылки, и миски,
Чтоб обожглись хорошенько и прибыли дали довольно,
Чтоб продавалися бойко на рынке, на улицах тоже,
Чтоб от той прибыли жирной за песню и нас наградили.
Если ж, бесстыжее племя, певца вы обманете дерзко,
Тотчас же всех созову супостатов я печи гончарной:
Эй, Разбивака, Трескун, Горшколом, сыроглинник коварный,
Эй, Нетушим, на проделки во вред ремеслу тороватый,
Бей и жаровню и дом, вверх дном опрокидывай печку.
Все разноси, гончары же пусть криком свой дом оглашают.
Пусть они с жалобным воем на лютое бедствие смотрят.
Буду, смеясь, любоваться на жалкую долю злодеев.
Если ж спасать кто захочет, тому пусть голову пламя
Всю обожжет, и послужит другим его участь наукой!
Ну что за люди! Хохочут, дразнят гончара, а старик хоть и грозит кулаком, а все-таки посылает pабa, чтобы тот дал им немного денег. А сам шепчет, обращаясь к богам.
— Не слушайте их. Мало ли что скажут неразумные люди!
Надо будет отнести самую большую фиалу Афине-Палладе, на всякий случай.
А Евтимид пусть распишет лучшую вазу так, чтобы было там изображение Афины в глазастом шлеме, с совою на плече и змеею — знаком мудрости — возле стройных ее ног, обутых в легкие сандалии.
Слышишь, Евтимид?
Да, Евтимид, конечно, распишет лучшую вазу на тонкой ножке и на квадратной подставке, вазу с маленькими, подобными улиткам, ручками, красную вазу. Он набросает беглый рисунок, а после распишет.
