Мы терпеливо ждали у дверей «Джоконды» своего земляка, который «не подавал признаков жизни», и хозяин соблаговолил впустить нас, чтобы мы не перегрелись на солнце, и тут же угостил одним из своих великолепных завтраков из жареной рыбы и жиденького супчика. О нашем земляке мы больше не слышали за все время нашего пребывания в Вальпараисо, но зато сблизились с хозяином харчевни. Это был странный тип — томный, полный безмерной любви ко всякой живой твари — только ненормальной, — попадавшей в поле его зрения, однако с обычных клиентов драл три шкуры; таково, видимо, было его понимание своей профессии. За все время, что мы пробыли там, мы не заплатили ни сентаво, а он оказывал нам постоянные знаки внимания; «ты — мне, я — тебе», — такова была его излюбленная присказка, что не указывает на большую оригинальность, но может очень пригодиться в жизни.
Мы постарались установить прямой контакт с врачами из Петроуэ, но у них после возвращения к повседневным заботам совсем не оставалось времени, они ни разу не согласились на официальную встречу, однако нам удалось выследить их, и в тот день мы разделились: пока Альберто шел за ними по следу, я отправился навестить старую астматичку — посетительницу «Джоконды». На беднягу было жалко смотреть: в своей комнатушке она дышала кислым запахом застарелого пота и грязных ног, смешанным с пылью нескольких кресел — единственной обстановки в ее жилище. К астме добавилась регулярная сердечная недостаточность. В подобных случаях врач, сознающий свое полное бессилие перед средой, хочет изменить положение дел, хочет чего-то, что упразднило бы несправедливость, в данном случае — чтобы бедная старуха могла хоть изредка где-нибудь прислуживать, надрываясь, но не сгибаясь под жизненным бременем. Дело в том, что приспособление к среде приводит к тому, что в бедных семьях к человеку, не способному зарабатывать себе на существование, относятся с плохо скрываемой язвительностью; с этого момента он перестает быть отцом, матерью или братом, превращаясь в отрицательный фактор в борьбе за жизнь, и как таковой становится предметом ненависти со стороны здоровых родственников, которые воспринимают его болезнь как личное оскорбление. Здесь, в этих последних мгновениях жизни людей, которые не привыкли заглядывать дальше завтрашнего дня, коренится глубокая трагедия, общая для пролетариев всех стран; в этих умирающих глазах сквозит униженная просьба о прощении, а также зачастую безнадежная просьба об утешении, которая теряется в пустоте, как скоро затеряется и их тело в величии окружающего нас чуда. До коих пор будет оставаться незыблемым этот порядок вещей, основанный на абсурдном ощущении кастовости, на этот вопрос я ответить не могу, но пора правительствам уделять меньше времени пропаганде своих добродетелей и уделить больше, намного больше денег решению общественно полезных задач. В моих силах сделать для больной совсем немного: просто посоветовать приблизительную диету и выписать мочегонное и антиастматические порошки. У меня еще осталось несколько таблеток драмамина, и я даю их старухе. Когда я выхожу, меня преследует ее вкрадчивый голос и безразличные взгляды остальных членов семьи.
