Короткий диалог этот встряхнул меня. После ухода врача еще раз знакомлюсь со «средой обитания». Уже вечер, и тусклая лампочка под потолком освещает стены в грязных потеках. Изолятор. Помню, как-то заглядывал сюда. Здесь шесть коек. Я лежу у окна, далее еще две, с тумбочками между ними. Затем, на некотором расстоянии, близ параши теснятся вплотную еще три.
Это койки для «пинчей». То есть для «опущенных» — так в этом мире называют подвергшихся насилию где-нибудь в следственном изоляторе или здесь, в зоне. Это — отверженные, своего рода неприкасаемые, контакт с которыми в виде совместной трапезы или даже рукопожатия автоматически исключает любого из касты «мужиков», не говоря уже о «правильных» или «блатных». Живут они где придется, даже из секций их выгоняют. В грязи и вшах выполняют самую грязную работу в зоне. При всем моем неприятии «блатных» законов, я вынужден подчиняться обстоятельствам, и не могу на людях проявлять свое к ним сочувствие. Тем более, что при всей жалости, которую я испытываю при виде этих бедолаг, не могу подавить в себе чувства брезгливого презрения, видя, с какой готовностью откликаются они на данные им в качестве клички женские имена. Бесит меня их покорное непротивление издевательствам. Мне кажется, нет, я ЗНАЮ, что никогда не смирился бы с этим животным состоянием…
Через пустую койку от меня лежит «мужик» из 5 отряда. Я его знаю. Он меня, естественно, тоже. Как знает вся зона. И не только потому, что занимаю «элитную» должность библиотекаря — далеко не все здесь могут похвастаться, что за годы, проведенные в зоне, прочли хоть одну книгу.
Дело в том, что в зоне я появился с синей полосой в деле и десятью сутками голодовки за плечами. Я начал ее еще в следственном изоляторе после очередной неудавшейся попытки самоубийства, из-за чего прямо из тюремной больницы спецэтапом был отправлен сюда, на «Единичку». В карантине я продолжил голодовку, доведя ее до 25 суток. За это время мой «боевой вес» упал с 82 кг до 50 кг 800 г. Единственное требование, которое я выдвигал, заключалось в требовании встречи с прокурором по надзору, ознакомившись с делом осужденного и в случае сомнений в правомерности наказания, имеет право на обжалование приговора в вышестоящую инстанцию. Забегая вперед, скажу, что, оказывается, подобных прецедентов еще не бывало.
Так вот, несмотря на категоричный отказ начальства в выполнении этого моего требования, после второго голодного обморока я был принят начальником («хозяином») зоны подполковником Зайченко, оказавшимся весьма порядочным и вполне коммуникабельным человеком. В конце долгой беседы, во время которой ему не раз приходилось открывать папку с моим делом, он выразил мне свое сочувствие и обещал оказать всяческую помощь и содействие, а также организовать мне просимую встречу во время очередного посещения зоны прокурором, которое должно состояться, где-то, через месяц — полтора. «А сейчас иди и поешь», — так окончил он нашу беседу. Но я заявил, что буду голодать до приезда прокурора. Упрямство мое было вознаграждено — на следующий день в кабинете подполковника я встретился с вызванным для этой цели прокурором по надзору. И хотя встреча эта не имела каких-либо положительных последствий для меня (кроме передачи очередной моей жалобы ЛИЧНО прокурору края Рыбникову), тем не менее, случай этот имел большой резонанс в зоне.
