— Я могу бросить копье от равнин Ати до горных вершин, — хвалился Небу. — Даже когда вечер сидит в моем животе, я смогу бросить его на такое расстояние. Спасибо тебе, рука, — сурово поблагодарил он руку, — я буду плясать на твоем празднестве, рука.
«Он прыгнет, когда глаза его широко распахнутся, — пел негр, — он прыгнет, когда его хвост распрямится и складки поперек хребта застынут.
Он прыгнет, когда его шея нальется кровью, как наливалась моя, когда я пел свою первую песню мужественности в жарких и нежных объятиях своей первой женщины в брачной хижине в моей родной деревне.
Он прыгнет.
Сейчас.
И он умрет мгновенно, как умерла моя первая любовь.
Прыгай, бвана Леопард, прыгай!»
Но леопард не прыгнул. Ибо армейский лейтенант выстрелил в пещеру.
XXVIII
Англичанин еще раз выстрелил в леопарда и убедился, что зверь мертв.
— А теперь посмотрим, кого накрыл этот ублюдок.
Движением руки он приказал солдатам отойти от входа в пещеру, чтобы не загораживать свет, и вошел туда. Он увидел мальчишку, похожего на бесформенную груду тряпья, и обошел вокруг леопарда.
— Боже милостивый! — пробормотал он. — Это, кажется, белый мальчишка… в ботинках…
Он наклонился и повернул мальчишку лицом кверху, его жестокие руки неожиданно стали нежными.
Голова мальчишки легко покачнулась на сломанной шее.
— Как грязный цветок на сломанном стебле, — размышлял англичанин, беспомощный и беспощадный. — Интересно, чей это был мальчишка.
Он окинул взглядом пещеру. Неожиданно он увидел в углу негра и, вскочив на ноги, навел на него автомат. Но негр был недвижим.
— Что же, леопард, ты отнял у меня моего первого кикуйю!
Он подумал, не выпустить ли очередь в черного — просто так, для очистки совести, но тут же сообразил, что негр и мальчишка, по-видимому, шли вместе. Должно быть, это один из лояльных: наверно, спасал мальчишку от резни. Он опустил автомат и стал боком ко входу. Его силуэт четко рисовался на фоне света — высокий, широкоплечий, поджарый самец-леопард. И Небу, мысленно очертив изгибы его грудной клетки под френчем защитного цвета, наметил место, где грудина вздымалась над сердцем; и уверенность в том, что он отлично прицелился, радостью проплыла через его обессилевшее тело.
«Великий, дай нам длинные ножи!» — пела его голова.
В руках и плечах было утро.
