На несколько минут движение остановилось: у крепостной стены, возле императорских ворот, полицейский ударом ноги сбросил наземь корзину продавца фруктов, который показался ему подозрительным; среди покатившихся по тротуару плодов манго обнаружилось полдюжины пластиковых бомб. Прохожие равнодушно наблюдали за этой сценой.
С полей и рисовых плантаций, окружавших город и простиравшихся до гор на западе и до моря на востоке, возвращались в свои хижины крестьяне, спешили запереть двери, укрыться вместе с семьей от опасностей, которыми грозила наступающая ночь. В городе и его окрестностях уже стало известно, что в часы полуденного отдыха с гор спустились партизаны и неожиданно появились в деревне, расположенной в нескольких километрах к югу от демилитаризованной зоны. Войска регулярной армии Юга на вертолетах своих заокеанских союзников были отправлены туда, но партизаны уже исчезли.
Старик в праздничной одежде из черного шелка, сопровождаемый старшим сыном, вышел из большого храма, куда он ходил воскурить благовония и поклониться алтарю своих предков. По дороге он остановился, несколько мгновений созерцал стены Запретного города, а затем поднял глаза к небу. Губы его двигались, как будто он что-то говорил. Юноша почтительно склонил голову, не решаясь нарушить молчание старика. Сын хорошо знал, как тяжко его отцу, ревностному конфуцианцу, видеть муки, которые его родина и народ терпят под гнетом насилия. Точно мало было этой братоубийственной войны между Севером и Югом, недавно по призыву бонз против нового правительства вспыхнуло еще одно восстание. Старик видел народные демонстрации на улицах родного города: укрывшись за баррикадами из столов, стульев и даже домашних алтарей, сотни студентов противостояли полиции и войскам. Пагоды превратились в поля сражений. Солдаты правительства стреляли по народу… В столице страны, на крайнем Юге, священник-буддист в знак протеста против произвола правительства объявил голодовку. Участились ритуальные самоубийства — всего несколько часов назад старик видел обгоревшие останки девушки, пожертвовавшей собой и погибшей в пламени. Старик скорбно покачал головой и, по-прежнему храня молчание, пошел в сопровождении сына через храмовый сад мимо каменных грифов.
А в это время под навесом сампана, стоявшего на якоре у берега реки, партизан-коммунист, за голову которого правительство Юга назначило награду, но который целым и невредимым входил и выходил из города, где у него были родственники, сотни друзей, единомышленников, вполголоса объяснял двум юношам, что им надо будет сделать. У его ног лежал развернутый план города. Молодые люди слушали напряженно, и в их зрачках отражался этот щуплый человек неопределенного возраста с худым скуластым лицом и властным взглядом. Время от времени они кивали. На носу лодки стоял еще один юноша, по-видимому на страже, и внимательно следил за всем, что происходило вокруг. А на корме девушка, сидя на корточках, варила в котелке рис.
