Я многое готов был дать за то, чтобы уметь подать дельфинам голос.
На следующий день меня нашла работа. Продрав глаза и метнувшись к морю умыться, я столкнулся с сотрудницей биостанции. Ею оказалась внимательная пожилая женщина, сразу смекнувшая что к чему. В результате собеседования я был направлен на радиолокационную станцию. Она находилась в трех километрах, у подножия горы Святой, чья покатая лесистая вершина еще была повязана чалмой тающего тумана. Там, на станции, за забором, затянутом маскировочной сеткой и плетями плюща, я должен был снискать должность сторожа.
И я ее стяжал — у крепко выпившего человека. С дерзким выраженьем всей своей жилистой фигуры, сжав челюсти, сторож нетвердо стоял на расставленных ногах. Не отвечая на приветствие, он наматывал с бухты остатки алюминиевой проволоки — себе на пояс, пропуская ее в петли, вместо ремня. При этом тщательно поводил тазом, туда-сюда, способствуя перемотке. Наконец, обломав проволоку, взглянул на меня — и, мыча, выставил вверх большой палец. Я пожал плечами и объяснил, что имею к нему рекомендацию от Зинаиды Андреевны. Выслушав, человек сделал всеохватный жест — и выпал за калитку. Но тут же появился снова. Он вынул мне в руку связку ключей, дал расписаться в ведомости, скомкал ее в карман — и, быстро-быстро перебирая полусогнутыми ногами, пустился вниз по дороге.
Я остался один — наедине с небом, полуденным воздухом, скалами, горизонтом и морем.
Станция представляла собой несколько опустошенных построек. Здесь все было выкрашено в пятнистый защитный цвет, включая трансформаторную подстанцию и колоссальный цветок локатора, росший над самым обрывом. Ценность этого допотопного оборудования была загадкой. Во времена оны демонтаж оснастки сопровождался инвентарной описью, частью обнаруженной мной в распатроненном гроссбухе, прижившемся в нужнике. Судя по ее датировкам, станция была законсервирована в начале 70-х, еще до моего рождения. Вандалам здесь нечего было делать. Саму территорию вряд ли необходимо было стеречь от самозахвата. Вдобавок находилась она вдалеке как от моря, так и от туристических маршрутов, венчая неприметную грунтовую дорогу, шедшую к обрыву вдоль навала камней и языкастых осыпей. Однако, чувство подвоха полностью искупалось призрачным благополучием оседлости. То, что меня оставили на хозяйстве, повышало мой никчемный статус. Так бездомный нищий, разжившись на свалке оранжевой жилеткой, с рвением отдается роли дворника — и выполняет его функции добросовестней, чем настоящий.
