— Говорят, что может, — пожал плечами. — Я читал, что такого Маугли сыскали где-то в Индии.
— И что, обычный человек? Нормальный?
— Не думаю, — я с сомнением покачал головой. — Штука в том, что Маугли — только сказка. Я уверен, что выросший среди зверей — всегда зверь…
— Говорить не умеет?
— Он по-человечески чувствовать не умеет. Не знает, что такое правда, что такое совесть, что такое честь… Понял?
— Ага…
— Тогда и ты мне помоги решить одну задачку…
— По твоей работе? — оживился Маратка.
— Ну, как бы… Скажи, семеро одного бьют!
— Вот еще! Это не по правилам… А вообще-то бывает… Может, за дело? — рассудительно спросил он.
— За дело, — подтвердил я. — Только вот что меня удивляет: семеро одного побили и стали потерпевшими, потом оказались сами себе свидетелями, а теперь чувствуют себя судьями. Как полагаешь, не многовато?..
И сегодня с самого утра, ссылаясь на повышенное метастатическое давление, врачи настойчиво советовали избегать стрессов и всяческих перегрузок. К счастью, мои рабочие планы никаких особых волнении не сулили: в первой половине дня мне предстояло встретиться с экспертами по «строительному» делу, а после обеда — с потерпевшими по делу Степанова.
«Строительное» дело представляло собой многотомное сооружение двухлетней давности с весьма сомнительной судебной перспективой. Возбудили его в ОБХСС по сигналу одного прораба, который сообщил, что руководство ремстройтреста расхищает государственные денежки путем «намазок» — выписывают липовые наряды на работу, никогда и никем не производившуюся. Ревизия подтвердила, что смета на строительство перерасходована на десятки тысяч: в шестидесятиквартирном доме закрыли наряды на штукатурку и покраску девяноста квартир. Я допросил маляров и штукатуров, которые, помявшись, признали, что, если в доме всего шестьдесят квартир, затруднительно отделать девяносто, и поведали, что зарплату за тридцать лишних квартир они отдали начальству. После недолгого, хотя и упорного сопротивления начальство эти факты признало. Но с обвинением в хищении упрямо не соглашалось. «Хищение — это если б я себе в карман, — басом рыдала прораб Кленова, размазывая толстым кулаком скупые слезы по круглому лицу. — А я сроду ни копейки чужой не тронула! Девчонки-ученицы обои попортили — переклеивай! Унитазы, пока без воды строили, до отказа… это… замусорили. Чистить надо? А в смете этого нету! И еще надо, надо, надо! И за все плати! Вот и приходится… А про банкет я и не говорю, в жизни такого не было, чтобы комиссию не угостить, это уж обычай… Людей ведь уважить надо, раз дом приняли, не то в следующий раз с ними нахлебаешься!..»
