Нас, этапируемых, ведут в этапную камеру, и здесь мы проводим всю ночь до утра на ногах сидеть не на чем, лавок нет. Под утро выдают селедку и хлеб этапный паек.
Не беру. Голодающий.
Сколько ж голодаешь?
Сорок девять дней.
Сорок девять? И ты еще живой? Капитан рад развлечению. Ха-ха-ха! Ну и живучий! Ха-ха-ха!
Огромная туша капитана колышется от смеха, брюхо трясется и ходит ходуном. Я взбешен, чувствую себя униженным и бессильным.
Минут через сорок капитан снова появляется на пороге камеры, за его широченной спиной скорее угадываются, чем видны надзиратели.
Где тут голодающий? Подойди!
Я с трудом поднимаюсь с пола, протискиваюсь из угла камеры к двери, останавливаюсь перед капитаном:
Я голодающий.
Он стоит, заложив руки за спину, окидывает меня взглядом:
Голодающий, пойдем, поборемся!
Капитан хохочет, смеются за его спиной. В камере тихо.
Я отхожу от него подальше, чтобы не сорваться, и долго переживаю этот эпизод. Я и потом возвращался к нему, когда был уже далеко от Ярославля и снял голодовку. Почему я не плюнул этому борову в рожу? Или правильнее, что сдержался?
…А все же интересно, чем бы для меня обернулось дело, плюнь я в него или запусти чем-нибудь. Побоями? Судом?..
18 апреля
На рассвете приехали в Пермь. Снова заявляю конвою:
Я голодающий, голодовка пятьдесят дней.
А где ваш сопровождающий? Врач или фельдшер?
Откуда я знаю!
Тут что-то не так! Был бы голодающий без врача ни один конвой не принял бы.
«Воронок» обычное дело набит битком, и так как я подхожу последним, мне места нет. Зэк передо мной сумел втиснуться лишь наполовину, я останавливаюсь за его спиной. А сзади: «Давай, давай!» Видя мое неусердие, два конвоира вцепились руками в решетку, а коленями стали вминать меня в сплошную массу зэков. Вдавили, задвинули дверь-решетку, защемив ею мою телогрейку на спине. Так я провисел около часа пока загружали остальные «воронки», да пока ехали по городу, да стояли во дворе тюрьмы… Не знаю, все ли время я был в сознании…
В этот день дважды я подавал дежурным офицерам заявление о голодовке, и дважды оно летело на пол, мне под ноги:
Паек получил? Сожрал? Голодающий!..
Окружающие сочувствуют мне, возмущаются тюремщиками. Мой попутчик из Ярославля рассказывает им: «Я с ним в одной камере был, и в вагонзаке двое суток на одной полке сидели он ни крошки в рот не положил. И паек не взял».
«Да что, по нему не видно?» Но никто не понимает моего упрямства: «Им не докажешь!», «Подохнешь только им на радость», «Нет правды, где правда была, там х… вырос» и т. п. Все дружно советуют мне бросить бесполезную затею.
