Сижу я в камере, все в той же камере, В которой, может быть, сидел мой дед, И жду этапа я, этапа дальнего, Как ждал отец его в семнадцать лет.
Не дай Бог Пашке судьбу деда, отца и матери!
9 апреля
Кончился срок, данный на обжалование приговора. Я им не воспользовался. Сегодня приговор вступает в законную силу.
Днем меня привели в кабинет начальника. Кроме него самого, там еще три майора МВД и уже знакомый мне прокурор по надзору.
Действительно ли вас, Марченко, избили в тюрьме по прибытии? спрашивает прокурор.
(Наверное, жена подала жалобу после свидания; не сам же начальник тюрьмы донес на себя. А больше я никому не говорил.)
Я подтвердил этот факт.
Вас никто не избивал. Вас никто не трогал, убедительно возразил мне один их майоров начальник Калужского УМЗа.
Доказывать мне нечем, да и не хочется. Зря Лариса пожаловалась, я ее не просил. Майору из УМЗа тоже доказывать нечем, но от него и не требуют доказательств. Меня же сейчас интересует не он, а начальник тюрьмы что он скажет? А ничего. Молчит, передергивает рычажки на своем пульте, я стерегу его взгляд, но он не поднимает головы. И то ладно…
(Теперь я узнал, как он отвечал на жалобу самой Ларисе:
Избили? Мне об этом ничего не известно.
Муж сообщил мне, что говорил вам…
Я проверил, это не подтвердилось.
Вы же только что сказали, что не знаете! Как же вы проверяли спрашивали тех, кто бил?
Марченко осматривал врач, следов побоев не обнаружил (опять соврал! Никто не осматривал ведь я не жаловался; и он это знает).
Я понимаю, что моя жалоба бездоказательна. Я вам об этом случае сообщила, чтобы вы обратили внимание: других, наверное, тоже бьют.
Вашего мужа никто не бил.
Следующий вопрос об отобранных перед судом бумагах. Опять начальник тюрьмы помалкивает, а майор из управления спорит, что не отбирали. Но ведь на суд меня привезли с пустыми руками, я это и судье заявил, и публика знает! Так, может, сам Марченко нарочно их в камере оставил? Позвать сюда выводившего надзирателя!
Тут вмешивается начальник тюрьмы: он не помнит, кто тогда дежурил, того надзирателя найти никак невозможно.
Прокурор понял, что тут не полный ажур, а потому слишком рьяно уличать меня во лжи как бы не промахнуться, в своего не попасть. Битый час шло толчение воды в ступе: что же вы конвою не заявили? Ах, конвой тоже отобрал бумаги? Ка-ак не знали о дне суда? Вам же объявили? Нет. Этого быть не может! Ведь объявили? (это к тюремному начальству). Начальник тюрьмы молчит а знает, что не сообщили. Майор из спецчасти трясет головой: сам, лично объявил! Прокурор, вновь почувствовав себя уверенно, требует соответствующую бумагу. А она не оформлена, и подписи моей нет (ни понятых, если бы я от росписи отказался).
