Я отправился позвонить отцу.
Отец привез с собою две бутылки лимонада и пирожки. Поев, я понял, что был голоден.
Папа дождался посадки и на прощание помахал нам рукой.
На этот раз мы летели без приключений.
Спать мне почему-то не хотелось, хотя было за полночь и многие пассажиры, запрокинувшись на спинки сидений, дремали.
Ирада, накрывшись моим свитером, сначала что-то мечтательно мурлыкала, водила пальцем по моей ладони, но скоро заснула.
И тут я понял: неймется мне, не спится потому, что кому-то требуется, чтобы я еще что-нибудь написал.
Я не мешкал: вынул — решительно, как инструмент, — авторучку и набросал:
"Алмазы в карманах. <…> Но вряд ли".
И через некоторое время:
"Если бы у меня было семнадцать карманов, я бы в каждый засунул по алмазу.
То есть — в этом все мое несчастье, что у меня нет семнадцати карманов.
И это, конечно, не значит, что я соглашусь на двадцать три. Или семь. Это не те числа. Так это — вовсе не потому, что мне особенно нравится число семнадцать. Вообще-то мое любимое число двадцать три. Здесь дело в том, чтобы сосчитать именно карманы, а не что-либо постороннее, — и счет оборваться должен точно на семнадцати.
А вот карманы мне нужны как компактные помещения, удобные места хранения. Место за пазухой не годится — слишком просторно: крошечный предмет там существует об руку (моя же тщетно шарит в поисках, хватая то, что было им, — пустоту) с его потерей.
Случай несоразмерности предмета и его места непременно ведет к конфронтации: либо предмет поглощается местом (алмаз в восемнадцать каратов за просторной пазухой свитера), либо он, выйдя за рамки, покрывает место, сам местом для чего-нибудь становясь (тот же алмаз, воплощенный в одержимость его обладателя: ведь бывает, что звезда, вонзаясь в глаз, взрывается диаметром в несколько световых лет!).
Но, может быть, если с карманами никак не справиться, то все же несчастье мое разрешилось бы как-то, если б меня самого не было? Если б не было субъекта, то решилось бы, а? И тогда бы несчастья субъект просто повис, не востребованный, в облачности. Нет семнадцати карманов, и ладно — меня ведь тоже нет. То есть — переживать абсолютно некому.
Впрочем, я не уверен. Я вообще ни в чем не уверен. А люди, обладающие (пусть даже сторонней) уверенностью, вызывают во мне отвращение. Я считаю, что именно эти халатные типы и вызывают к жизни случай.
Я не уверен не только в себе и своих основательных и легкодоступных, как части моего тела, страхах и снах, в своем скоропальном бреде и тем более — в ускользающей из-под носа действительности, но и в фиксации самого себя, — в том, кто я и где я. (Одно из моих нелюбимых слов — "фиксаж". Даже запах его — неопрятного фотолюбительства — мне противен.)
