Я хватаю их ртом, различаю их вкус, вкус смеха, щекотки.
Из окна, различенные ветками, листвой, движимые смесью ветерка и воображенья, просыпаются в комнату — световой шелухой — блики, — оседают на потолке, обоях, неровно разворачиваясь своими обратными сторонами — пятнами прозрачной тени.
Я уверен — я слышу их шелест.
Московский июнь. Полдень. Примерно, тридцать в тени: влажная духота, которая затянется до возможной грозы.
Я думаю о том, чтo если она не случится.
Гроза обещает принять во внимание…
Вот уже прошло четыре года с тех пор, как не прошло и дня, чтобы я не вспомнил о тебе. Может быть, потому, что, исчезнув, ты прихватил, как скарб, и меня с собою. Ведь по сути ты — вор, и я должен был это помнить. Вор своей наготы, моего желания, наших общих развлечений и авантюр — источников интереса, повествованья.
А также — наших общих денег — мы не успели тогда поделиться: нас подставили, был объявлен розыск, мы вспыхнули — нужно было деться. И когда решили, обжегшись, ехать в Крым — мы собирались пожить на приколе в Гурзуфе, — ты не пришел на Курский на стрелку.
Один я не поехал.
Ты же канул бесследно — вместе со мной и со всей добычей.
Все эти четыре года я болтался по свету, как в проруби волчье семя.
Исколесил на нашем "гольфе" всю Европу, был в Турции, гостил у Короля в Беер-Шеве, подолгу жил в Праге, Берлине, Варшаве…
Сначала с полгода, мотаясь из города в город, я искал тебя, как обманувшийся пес, попавший на собственный след, потом — уверяя себя, что без цели — забыться.
Что я видел? Не вспомнить: бойня расходящихся серий, бред абсолютных различий.
Однажды я понял — тебя нет в живых: эхо моих позывных оборвалось, когда — в прошлом году, в ноябре, я вечером вышел из гостиницы, чтобы пройтись по Карловому мосту.
Я застыл, свесившись через перила.
Меня стошнило.
Теченье слизнуло, как пес, мой выкидыш — рвоту.
Я вернулся, лег не раздевшись — и три дня изучал путанку трещин на потолке, маршрут облаков, жизнь в их громадных, рушащихся городах…
Тогда я решил искать тебя среди мертвых.
Месяц спустя в Кракове, когда я просматривал "фиши" тамошнего архива судмедэкспертизы, вдруг при смене очередного кадра, как в провале, я увидел снимки твоего мертвого тела.
Графа описания диспозиции на месте: "головою на северо-запад".
Раскроенный с темечка череп, твое как бы надорванное на два облика лицо: божество лукавства.
Тогда, затопленный ужасом, в одном из них я узнал себя.
И я решился.
Блики исчезли. Пополам с духотой в легкие стали въедаться сумерки. Вместе с ними сгустилась облачность, вынуждая стрижей переходить на бреющий. Взвесь тополиного пуха осела, завалив сугробами плинтус. Гроза, видимо, решила принять меня во вниманье.
