Ничто не вечно.
Только смерть.
Пройдя еще с сотню футов от ворот лагуны, он подошел к краю первой секции шлюзового канала. Пол тоннеля, ранее незаметно понижавшийся, теперь резко, под углом примерно в тридцать пять градусов, обрывался вниз и исчезал в беспросветной черноте. Здесь отцепляемые от крюков гондолы, вздрогнув всем корпусом, скатывались, все убыстряя свой бег, вниз по длинному, в сто пятьдесят футов, склону и гулко шлепались в нижний пруд, поднимая тучи брызг и с ног до головы окатывая водой сидевших впереди пассажиров, к великой радости тех счастливчиков – или хитрецов, – которые догадались сесть позади.
Отличаясь от обыкновенных людей и обладая особыми свойствами, даже он в этой кромешной тьме мог видеть только часть уходящего вниз склона. Его кошачье зрение имело свои границы: в радиусе десяти или пятнадцати футов он видел в полной темноте предметы так отчетливо, как будто смотрел на них при дневном свете; затем они становились менее ясными, их очертания сглаживались, уходили в темноту и наконец на расстоянии примерно в сорок-пятьдесят футов полностью сливались с ней.
Немного отклонившись назад, чтобы удержать равновесие на крутом спуске, он зашагал вниз, в чрево заброшенного аттракциона. Его не пугало то, что могло ждать его там. Ничто теперь уже не пугало его. Он сам был в сотни раз страшнее и смертельнее любой опасности, которая могла бы грозить ему в этом мире.
На полдороге вниз он учуял запах смерти. Его донесли до ноздрей волны холодного воздуха, поднимающиеся снизу. Зловоние будоражило его. Никакие духи, даже самые изысканные, на нежной податливой шейке прекрасной женщины, не могли бы вызвать в нем такого трепетного чувства восторга, как ни с чем не сравнимый, слегка сладковатый аромат гниющей плоти.
Отражавшийся от эмалированных поверхностей и деталей из нержавеющей стали свет галогенных ламп в операционной слепил глаза, подобно яркому арктическому солнцу, играющему на острых гранях ледовых торосов. В комнате, казалось, сделалось прохладнее, словно выталкиваемый теплом холод из тела покойника понизил температуру окружающего воздуха. Джоунас Нейберн поежился.
Хелга посмотрела на цифровой термометр, приклеенный к телу Харрисона.
– Температура семьдесят градусов.
– Семьдесят две минуты, – констатировала Джина.
– Идем на рекорд, – сказал Кен. – Раздел «История медицины» «Книги рекордов Гиннесса», телеинтервью, монографии, кинофильмы, майки с нашими улыбающимися лицами, новые фасоны шляпок, на лужайках и газонах в виде пластиковых украшений стоим мы в полный рост.
