Я пожал плечами. Лиелпетер тоже все поминал затоптанное толпой место происшествия. Презрительно косясь на меня, будто именно я виноват в этих непорядках, он ворчал:
— Читают всякие лекции, а не могут проинформировать население, как надо действовать, когда гибель человека наводит на мысль об убийстве. Каких только сложностей и ошибок мы избежали бы, если бы люди вели себя поумнее!
Как только мы вернулись в Калниене, я сейчас же отправился домой. В дверях нашел записку:
«Я на тебя не сержусь. Айя».
Я торопливо схватил трубку.
— Алло! — раздался знакомый голос. — Да, да, я жду как верная Пенелопа, когда ты обо мне вспомнишь.
— Айя, милая, я никак не мог, ну пойми, никак. Исключительно важное задание! Сам прокурор...
Айя перебила:
— Я только хотела бы знать, это что же, всегда так будет, что тебя в любую минуту могут утащить неизвестно куда и неизвестно на сколько времени?
— Айя, ты должна понять, моя работа... Пока у нас еще случаются различные нарушения...
— Понятно! Пока это так, личной жизни у тебя не будет.
— Но, Айя...
— Ну ладно, ладно! Можешь не оправдываться. Ты очень устал?
— Да, но это не значит...
— А! Набегался, как гончий пес, да?
— Если тебе угодно так выражаться...
— Угодно. А что ты делаешь завтра?
— Завтра? Завтра мне, к сожалению, придется...
— Послезавтра?
— Не знаю, но...
— Понятно! Спокойной ночи! Отдыхай, набирайся сил для охраны общественного спокойствия!
— Не язви, пожалуйста! Я тебе расскажу, но только...
— Ничего ты мне не расскажешь! Будто я не знаю, что рассказывать о своих служебных делах ты и не можешь, и не хочешь...
Раздались гудки. Айя положила трубку. Как это невыдержанно, как оскорбительно с ее стороны! Я же ее понимаю, а у нее даже нет желания меня понять. Будто мне не хочется ее видеть! Да-а... Если такие разговоры будут повторяться... А это весьма вероятно... В сущности, как это назвать? Каприз, эгоизм?
Что теперь делать? Позвонить ей опять? Ну нет! Я тоже не мальчик. Бросать трубку! Нет, нет! Я действительно должен отдохнуть, чтобы завтра, быть может, приступить к следствию, а не анализировать на ночь глядя женские капризы.
Вскоре я лежал в постели и на собственной шкуре испытывал почти невероятную истину: бывает такая усталость — больше всего на свете тебе хочется спать, а уснуть невозможно. Беспрерывной чередой в памяти проходили виденные за день картины и лица, повторялись обрывки разговоров. Промаявшись так часа два, я опять зажег свет, попытался читать, но не мог. Мысль возвращалась все в ту же точку: кто виновен в смерти Ояра Ванадзиня? Убийство ли это? Или несчастный случай? Где сейчас его «лучшая на свете»? Знает ли она, что случилось?
