Все утешали его мать, объясняли ей, что она ни в чем не виновата.
Виноват Данилов и его нервы.
На него никто не обращал никакого внимания. Он был просто организмом, субстанцией, на которую тратились силы, время и деньги, возлагались надежды, а потом оказалось, что субстанция устроена как-то не правильно и исправить ее невозможно.
Поначалу мать все-таки пыталась его исправить, но он начинал трястись, едва увидев пустую сцену и на этой сцене рояль и стул. Крышка рояля была поднята, стул слегка отодвинут — все готово для того, чтобы принять сломавшегося от не правильного употребления Данилова. Принять и убить его.
По ночам ему снилось, как он умирает за роялем, один в пустом зале. Он играл и видел свои руки в ослепительных манжетах концертной рубашки, пальцы летали по клавишам, но не было звука, и там, во сне, в этом было все дело.
Данилову казалось, что если он услышит звук, то не умрет, и он начинал лупить по клавишам так, что болью заходились расплющенные от ежедневных репетиций подушечки пальцев, а звука все не было, рояль не пускал звуки наружу, и он не мог снять руки с клавиатуры, его засасывало в черно-белую глубину, и у него больше не было пальцев, и на том месте, где они были, надувались кровавые пузыри, из которых медленно, капля за каплей, вытекала кровь, разбавляя черно-белые цвета красным.
Таким красным, каким только может быть кровавое пятно на очень белой блузке.
Он понял, что не спит, только когда увидел свое отражение в зеркале. Он не спал. Он был в ванной, старался не шуметь, чтобы не разбудить Марту, думал о записках, которые исходили ненавистью, о матери и о том, как подвел ее. Он подвел не только ее. Он подвел всех на свете. Он стоял перед зеркалом, взявшись обеими руками за края раковины, и смотрел себе в лицо.
За его спиной, за закрытой дверью что-то с грохотом упало, и Марта спросила приглушенно:
— Данилов, ты там досыпаешь?
— Нет, — сквозь зубы проговорил Данилов.
— Что? — раздалось из-за двери. — Освободи помещение, иди досыпай в постель!
Он поспешно умылся очень холодной водой, вытер лицо и открыл дверь.
— Доброе утро, — сказал он Марте, которая маялась под дверью, — прошу прощения, что разбудил.
— Меня разбудил не ты, а телефон, — пробурчала Марта, протискиваясь мимо него в ванную. — Надо было мне его вчера выключить, а я забыла.
— Это я забыл, — повинился Данилов. — Вернее, не сообразил.
— Что делать, Данилов, — проговорила она из ванной, — что делать, если ты такой тупой.
