Журнал Виктора Франкенштейна | страница 3



— Вы, как видно, недолго пробыли в наших краях?

— Я приехал на прошлой неделе. Однако я полагал, что данные народу свободы…

Он приложил руки к ушам:

— Я этого не слышал. Будьте осторожны. Вас обвинят в крамоле. В богохульстве. Какова, по-вашему, цена этому ладному телу, вам принадлежащему?

— Простите, я вас не понимаю.

— Тело, как утверждает власть, не стоит ничего. Его можно устранить, не затрудняя себя объяснениями и оправданиями. Понимаете ли, мы упразднили хабеас корпус [2].

Речи его были мне совершенно непонятны, но он тут же переменил тему беседы:

— Читали ли вы «Погребенного монаха» Канариса? Вот это и впрямь дьявольщина, а не история!

Книгу эту я прочел месяцем ранее. Биши, к моему изумлению, принялся цитировать по памяти весь первый абзац, начинавшийся словами: «В монастыре — том, что среди простых обитателей местности звался обителью эха, — покой не наступал ни на единый час». Он хотел было продолжать, но приятель его, обедавший с ним вместе, — как я впоследствии узнал, это был Томас Хогг, — упросил его остановиться.

— Почему вы зовете это властью? — спросил его Хогг.

— Почему бы и нет?

— Разве не следовало бы сказать «власти», а не «власть»?

— Нет. Власть более могущественна и более вероломна. Власть — некая абстрактная, непреодолимая сила. Власть абсолютна. Разве не так, советник из Женевы?

Биши взглянул на меня с приязнью и любопытством, и я, собравши все свое остроумие, отвечал:

— Будь я советником, я сказал бы вам, что Боже и бог — вещи разные.

Он громко рассмеялся.

— Браво! Мы станем друзьями. Позвольте вам представиться: Шелли. — Приложив руку к груди, он поклонился. — И Хогг.

— Мое имя — Виктор Франкенштейн.

— Прекрасное имя. Римское, не правда ли? Victor ludorum [3] и тому подобное.

— В моем роду это имя распространено издавна.

— Франкенштейн, тут вы задали мне задачу. Вы не иудей, ибо ходите в часовню.

Я не ожидал, что он меня там заметит.

— «Штейн» — это, полагаю, глиняная кружка для пива. Возможно, ваши предки при франкском дворе занимались почетным ремеслом гончара. Вы, милый мой Франкенштейн, происходите из семейства творцов. Имя ваше должно горячо приветствовать.

К тому времени мы успели подняться из-за длинного стола и шли теперь через дворик обратно.

— У меня есть вино, — сказал Биши. — Пойдемте, составьте нам компанию.

Стоило мне войти к нему в комнаты, как я понял, что нахожусь в обиталище пылкого духа: на полу, на ковре, на столе, на каждой горизонтальной поверхности щедрой россыпью лежали всевозможного рода предметы. Были там бумаги, книги, журналы да еще — бессчетные ящики с чулками, башмаками, рубашками и прочим распиханным промеж них бельем.