Она обернулась к писателю.
- Александр Александрович, - умоляюще подсказала Валентина Степановна.
- Не слышу!!!
- Александр Александрович!! - крикнула в рог Валентина Степановна.
- А, - закивала старушка, - понятно. Можем ли мы воспитывать молодежь на таких примерах, я вас спрашиваю, Александр Александрович?
Писатель отрицательно затряс головой. Теперь - наконец-то! - он улыбался.
- Отлично! - обрадовалась Марья Михайловна. - Смотрите: он уже признает свои ошибки. Ну, я скажу дальше, - она снова взялась за листки. - Такие примеры, как Вадим, могут только дезориентировать молодежь, толкнуть ее на ложный путь морального разложения. Надо показывать молодому поколению подлинные примеры героизма, подражание которых... подражая которым...
Она засуетилась, ища продолжение.
- В общем, ясно, - сказал толстый парень в первом ряду.
- Дайте выступить человеку, - огрызнулась тощая женщина в комбинезоне, рядом с ним.
Старушка все суетилась, перебирая листки:
- Не будет ждать своего времени... нет, не то... ах, да... выводит в своем герое... опять не то... кажется, вот, нашла: "...в человеке должно быть все прекрасно, лицо и одежда, душа и мысли", как учил великий русский писатель, Антон Павлович Чехов.
- Знаем, - сказал толстый парень.
- Цыц! - прикрикнула женщина в комбинезоне.
- Дальше у меня на другом листе, - заторопилась Марья Михайловна. Сейчас, только найду.
Руки у нее дрожали, листочки рассыпались, часть упала на пол. Писатель подскочил, бросился подбирать.
- Зачем это, зачем? - бормотала Марья Михайловна. - Вы - писатель с мировым именем - и листки с полу... Я сама, сама...
Несколько голов из президиума скрылось под столом. Писатель вынырнул первым. Его большое лицо покраснело от усилий. Он собрал листки вместе и вручил Марье Михайловне. Она уже заулыбалась, закивала:
- Спасибо, не стоит. Я лучше так, без бумажки скажу. Конечно, не на таком уровне, но от души. Самое главное - читала я ваши произведения и плакала. А меня не так уж легко до слез довести. Соседка по квартире оскорбляет - не плачу. Глохну - не плачу. А ваши произведения читаю - и плачу. А помните, как у вас Вадим этот самый с похорон матери домой идет? Не помните? Напрасно! Я вам сейчас прочитаю. У меня здесь выписано... Хорошо, не надо. Просто скажу: плакала. Здесь и еще в девяти местах. У меня закладки заложены, где плакала. И за эти слезы вам, Александр Петрович, большое спасибо и низкий поклон.
Она отступила от микрофона и низко, по-монашечьи поклонилась писателю в пояс. Зашумели аплодисменты. Александр Александрович встал, мешковато вышел из-за стола и поцеловал Марье Михайловне руку. Она клюнула его в лоб и заплакала. Зал зашумел еще громче. Люди вставали, аплодировали, кричали: "Спасибо, спасибо!" Толстый парень в первом ряду хлопал особенно громко, как пушка. Марья Михайловна сбивчиво шла на свое место, закрывая лицо платком. Писатель стоял, опустив глаза, и неуверенно, тихонько похлопывал ладонью о ладонь. Седой клок у него на лбу вздрагивал. Наконец он сел. Публика тоже стала садиться. Валентина Степановна постучала по микрофону затихло.
