— На, бабахни, — Алоизас положил новый пистон и подал браунинг Салюте. — Целься прямо в сердце разбойнику Рицкусу. Учись!.. Увидишь, как будет смешно!
Салюте взяла браунинг, навела на меня, зажмурилась и... спустила курок. Хлоп — и браунинг упал в траву.
— Вот курица, — пожал плечами Алоизас и подобрал свое оружие.
— Знаешь что... ты, ты... слова выбирай! — я нахмурил брови.
— Ой, держите, помогите! Девчонке хоть бы что, а этот обиделся!
— Алоизас, теперь дай Пранасу стрельнуть, — в самом деле спокойно сказала Салюте. — Увидишь, и у него вывалится...
— Не могу... Пуль не хватит. Может, потом, после того как изловим разбойника... Так что, начнем... Ты, разбойник Рицкус, спрячешься в сарае, а мы с Саломеей будем тебя ловить... Тогда ты сбежишь, но мы тебя догоним и убьем. Но не сразу: сначала изловим, а ты выдирайся. Будешь убит при попытке к бегству. Идет? Запомни главное: после третьего выстрела падаешь замертво. Понял?
Было бы чего понимать: он, видите ли, будет меня, негодяя-разбойника, гонять, шпынять, а потом прямо на глазах у Салюте ухлопает. Ничего себе!
— Не буду я разбойником, — сказал я и глянул на него в упор.
— Скажите пожалуйста! А почему? — удивился Алоизас.
— Сам сказал: одежка неподходящая, — брякнул я. Не объяснять же ему...
Алоизас задумался. Зато Салюте наконец-то заметила мой новый костюм.
— Ой, Пранас, какой ты нарядный! — она всплеснула руками и широко раскрыла свои васильковые глаза.
У меня сразу отлегло от сердца. А что — я могу и разбойником, пожалуйста. Да хоть людоедом, если пожелает Салюте, если она будет играть. Я уже было открыл рот, чтобы сказать Алоизасу, что согласен, но бессовестный городской проныра и тут меня опередил:
— Не хочешь в разбойников, придется в прятки. Больше не во что. Ладно?
— Давайте, давайте! — запрыгала Салюте.
— А кто первый водит? — спросил Алоизас.
— По считалке, — ответил я. — Кому выпадет.
Двор дяди Доминикаса я знал не хуже своего собственного. Все его закоулки, тайнички, сарайчики, навесы были мне знакомы как нельзя лучше: ведь мы с Салюте играли тут в прятки тысячу раз. Спрятаться можно в сарае — есть там один особенно темный, захламленный угол; можно удрать в сад и забраться в разросшийся куст жасмина, можно затаиться за ульем, за яблоневым стволом — тебя не видят, а ты видишь все, что делается вокруг. Правда, за ульем сегодня не присядешь: день погожий, пчелы знай снуют туда-сюда, носят мед с полей и лугов, где пасет коров пастух Симонас. И хоть бы ветерок подул, так нет же, испугался солнышка, улетел куда-то за далекие леса. Не дрожат листья на деревьях, не гнутся травы, не колышутся цветы, а небо такое яркое, чистое, слепит глаза.
