, губ, пряталась ироническая усмешка. Сквозь редкие пряди прямых рыжеватых волос просвечивал череп. У Гупиля были длинные неуклюжие руки и толстые скрюченные пальцы с вечной грязью под ногтями. Все его одеяние — башмаки, которым самое место на свалке, выцветшие черные чулки из шелкового сдора, черные панталоны и сюртук, изношенные чуть не до дыр и страшно засаленные, жалкие жилеты, у которых от многих пуговиц осталась лишь суконная обтяжка, старый шейный платок вместо галстука — свидетельствовало о неприкрытой нищете, на которую обрекали его страсти. Зловещее впечатление, производимое клерком, довершали его козьи глаза с желтыми ободками вокруг зрачков, похотливые и трусливые разом. Жители Немура никого так не уважали и не боялись, как Гупиля. Высокомерие, развившееся в нем от сознания собственного уродства, язвительность, питаемая ощущением вседозволенности, были тем оружием, с помощью которого он мстил окружающим, вызывавшим его неизменную зависть. Он сочинял сатирические куплеты для карнавала, устраивал кошачьи концерты под окнами и служил городку живой газетой. Дионис, человек хитрый и лживый, а потому достаточно осторожный, держал Гупиля у себя на службе не только за острый ум и отменную осведомленность о делах местных жителей, но и из страха. При этом патрон так мало доверял своему помощнику, что, стараясь видеться с ним пореже, сам вел счета, не поселил клерка у себя в доме и не посвящал его ни в одно секретное или деликатное дело. Гупиль таил в душе обиду и, осыпая патрона льстивыми похвалами, внимательно следил за госпожой Дионис в надежде отомстить. Он схватывал все на лету и легко справлялся с работой.
— А тебе только бы посмеяться над нашим несчастьем, — отвечал потиравшему руки Гупилю почтмейстер.
Поскольку Гупиль потакал всем низменным страстям Дезире, тот уже пять лет как взял его себе в товарищи, и почтмейстер держался с клерком весьма бесцеремонно, не подозревая, что каждая новая обида лишь увеличивает и без того огромные запасы ненависти, таящиеся в сердце урода. Поняв, что нуждается в деньгах больше, чем кто бы то ни было, клерк, сознававший свое превосходство над всеми немурскими буржуа, мечтал разбогатеть, купив с помощью Дезире либо должность секретаря в мировом суде, либо контору одного из судебных исполнителей, либо заведение самого Диониса. Поэтому он терпеливо сносил грубости почтмейстера и презрение госпожи Миноре-Левро и пресмыкался перед Дезире, вот уже два года утешая брошенных им любовниц — этих Ариадн
