С тех пор мы не расставались. Я влюбилась в Бориса до потери пульса. Он познакомил меня с братьями, те сразу стали называть меня джаной, выговаривая первые буквы как английскую «джей». Джана на языке многих кавказских народов означает «дорогая», и мне было очень приятно такое отношение. Борис называл меня зайкой (еще до Киркорова), хотя я была худенькой и черненькой. Борис работал на заводе, в инструментальном цехе, но ко мне приходил всегда чистенький и одетый с иголочки. Я еще училась в университете, когда мы поженились. Мои родители были совсем не против того, чтобы он поселился у нас, в большой четырехкомнатной квартире. Мы съездили в Баку, к нему домой. Родители Бориса, осматривая восторженно мой округлившийся живот, не давали мне ступить шагу и закармливали восточными блюдами. Несмотря на токсикоз, я все ела с аппетитом, купалась в теплом Каспийском море и с удовольствием гуляла по бульвару – бакинской набережной, огибавшей бухту. Я до сих пор уверена, что Хайфа здорово похожа на Баку, а здешние евреи просто близкие родственники тамошних. Наверное, климат и близость моря формируют характер, и я поняла наконец после знакомства с Борисом, почему я с трудом выносила своих бывших поклонников – белесых мальчиков с вялыми эмоциями. Не зря же я унаследовала от прабабки-гречанки иссиня черные волосы. Наверное, она передала мне и свою страсть к знойным мужчинам.
В восемьдесят девятом году всех охватило безумие – надо ехать. Куда, зачем? Мои родители отказались наотрез. Отец – фанатик русской культуры, он не мог представить себе жизни без окружавших его памятников старины. А мама делала все, что он говорил – в семье царил домострой. Дашка подросла и собиралась в школу. Она уже неплохо читала и писала, и мы решили ехать, чтобы она пошла в Израиле в первый класс.
Я даже сейчас с дрожью вспоминаю, как толпы отъезжающих штурмовали ОВИРы. Еще не было прямых рейсов в Израиль, и мы добирались до Москвы, потом поездом до Будапешта, а оттуда до Тель-Авива самолетом венгерской авиакомпании «Малев».
Первые два года все было нормально. Мы работали, Дашка училась в третьем классе – она за несколько месяцев перескочила через класс, быстро выучив иврит. Мы уже присматривали квартиру в Ашкелоне, когда мой благоверный начал худеть. Он отказывался от еды, ходил бледный, в постели его не тянуло на подвиги, и я начала беспокоиться – не заболел ли он. От моих расспросов он только отмахивался, а стоило мне выйти за дверь хватался за телефон.
