– Брось романтические мечты о клубах. Евреев туда не пускали. Придется примириться. Так уж было принято. В лучших отелях в двадцатых годах вывешивались таблички: «Доступ евреям, неграм и собакам запрещен». Многих это травмировало – люди часто ездили со своими собаками. Богачи до сих пор обожают собак. Больше, чем родных детей. Содержать собак дешевле.
– Какая разница, если они богатые?
– Не будь идиотом. Чем человек богаче, тем он скупее, и никто так варварски не относится к собственным детям, как богачи.
– Что ж, кажется, мне не хочется возвращаться в двадцатые годы. Там слишком много расистов. Расисты и сейчас есть, но все-таки не столь оголтелые.
– Я терпеть не могу это слово. Постоянно повторяю ученикам, что считаю скандинавских женщин самыми красивыми, за что они меня называют расистом, а я объясняю, что это предпочтение, а не расизм. Л еще говорю, что обожаю черных. Они составляют первые американские семейства.
Потребовался почти час, чтобы правильно зафиксировать и как следует записать диалог. Добившись более или менее приемлемого уровня, я кликнул Дживса.
Он вылился с другой стороны коридора.
– Да, сэр?
Я прочел ему плод дневных трудов.
– Очень хорошо, сэр, – сказал он, когда я закончил.
– Вы действительно так считаете, Дживс?
– Да, сэр.
– Наверно, я зациклился на Дугласе Фэрбенксе-младшем, загипнотизированный в какой-то момент фильмом «Ганга Дин».[42] Этот период, может быть, миновал. Но мне все-таки очень приятно носить такие же усы. Ну, от них всегда можно избавиться при следующем призыве на службу. По-моему, сейчас мало кто знает, что означают позы Дугласа Фэрбенкса-младшего. Я и сам не уверен, что знаю.
– Очень хорошо, сэр.
– Вы поняли, Дживс, что я хочу легонько затронуть расовую проблему и еврейский вопрос? И намекнуть на гомосексуальный вопрос, упомянув Чатфилда?
– Да, сэр. Вы выразились в высшей степени деликатно и тонко.
– Очень много вопросов. Заметили, Дживс?
– Да, сэр.
– Проблем тоже много. Проблема моногамии, отношений между душой и телом, подающего в бейсболе… Естественно, из эгоистических соображений меня больше интересует еврейский вопрос, длянацистов он заключался в том, что с нами делать, а для меня еврейский вопрос звучит таким образом: «За что нас ненавидят?»
– В высшей степени трудный вопрос, сэр.
– Разумеется, нам, евреям, хотелось бы знать, как преодолеть эту ненависть, либо изменившись самим, либо изменив ненавидящих, хотя, может быть, надо просто признать эту ненависть, как в Обществе анонимных алкоголиков советуют признать себя алкоголиком. Может быть, мы, евреи, просто должны с ней смириться и жить дальше. Интересно, существует ли для евреев вспомогательная программа в двенадцать шагов, хотя для этого, по-моему, и существует синагога, тем более что почти все собрания «Анонимных алкоголиков» – АА – происходят в церквях. Поэтому еврейские АА, которые, на мой взгляд, попросту представляют иудаизм, собираются в синагогах, веря вместо двенадцати шагов в Десять заповедей.
