- У тебя
в Америке есть дядя?
- У меня нет. У
него тоже. Это
он тебя так называет
– дядя Саша.
- Ага. Это, значит, он
меня помнит и любит?
- Конечно,
старик! Я же тебе
говорю – все тебя помнят
и любят. Мишка
с Нинкой тоже привет
передавали.
- Какя
Нинка?
- Нинка. Витькина жена.
- Кто
такой Витька?
- Нинкин
муж. У Нинки дочь
от первого брака вышла
замуж за Виткиного сына
от второго брака, у которого
первая жена по матери
была еврейка. Они
теперь всей семьёй в
Израиль собираются. Уже разрешение
получили, пытаются билеты
достать.
Мы поднялись
на крышу здания Дельты,
и я с трудом разыскал
свою машину. Она
стояла между Корветом
и Ягуаром, достойно отсвечивая
малиновым золотом. Я специально вымыл
её к Лёвиному приезду.
- Тойота Камри
92-го года! – гордо доложил
я, открывая багажник.
– Последнее слово
автомобильной техники! Бестселлер Америки!
Лёва с трудом
запихнул в багажник
свой бесформенный, невероятных
размеров чемодан и перевёл
дух.
- Всё подарки, подарки,
- сказал он. – Столичная
водка, армянский коньяк. А тебе, старик,
я достал кое-что особенное.
Ну-ка, попробуй
угадать. Не можешь? Полный набор пластинок
Щурацкого, вот что! Ну как, угодил?
- Колоссально,
- сказал я, не зная, как реагировать.
– Кто такой Журавский?
- Ну, ты
даёшь, старик! Не
Журавский, а Щурацкий. У нас его в каждой
подворотне слушают.
А уж у вас-то в Америке
и подавно должны его
знать!
...
Мы неслись по Belt Parkway в плотном потоке
машин. Слева раскинулся
Атлантический океан;
на рейде дремали неподвижные
танкеры. Впереди
выступили и начали
приближаться очертания
моста Verozano Narrows. Почему-то
именно этот момент я
представлял себе в течение
последних нескольких
месяцев, с тех пор, как
начал ждать Лёвиного
приезда. Belt Parkway. Океан. Мост Верозано. И впереди самое удивительное
на свете – Манхэттен. Этот маршрут из
Аэропорта я проигрывал
снова и снова в сладостном
ожидании встречи с другом.
