– Забудь женщину-метиску.
– Что ты сказал? – вскрикнул я.
Громче, настойчивее юнга повторил:
– Забудь женщину-метиску!
Странная вещь, мне не было смешно. Между тем впервые ребенок вмешивался в мои любовные дела. Однако умоляющее выражение на худеньком лице и во всей малюсенькой фигуре в лохмотьях было таким настойчивым, что я стал серьезным.
– Ты хочешь, чтобы я больше не думал о женщине из каюты? – спросил я задумчиво. – Чтобы не пытался ее увидеть, чтобы не стал с ней заговаривать при встрече?
На каждый вопрос юнга кивал, глядя мне в глаза.
– А почему?
Ни разу не видел, чтобы так быстро менялось выражение лица. Доверчивое, дружеское и полное преданности минуту назад лицо юнги закрылось, захлопнулось мгновенно. Черты лица, глаза, движения – все стало чужим, непроницаемым.
– Я ничего не знаю, – ответил маленький малаец, – только прошу тебя, для твоего же добра, забудь женщину-метиску.
На какое-то мгновение у меня промелькнула мысль расспросить его о ее имени, происхождении, откуда была родом незнакомка, но подобное дознание у мальчика, который меня обслуживал, показалось мне недостойным.
В любом поступке всегда есть своя мораль. В моей, допускающей излишества и обход закона, возникла непредвиденная совестливость.
Мне захотелось успокоить юнгу.
– Можешь быть спокойным, – сказал я ему. – Женщина-метиска не выходит из своей каюты.
С озабоченным видом он возразил:
– Она на палубе.
– На палубе? – вскричал я. – Поэтому-то ты испугался? Спасибо, сынок, спасибо!
В приливе радости я взял мальчика под мышки (он был невероятно легкий) и два-три раза подбросил вверх.
Когда я опустил его на пол каюты, он хотел что-то сказать, что-то крикнуть.
Смеясь, я прикрыл ему рот рукой.
Я увидел их на левом борту, стоящих лицом к морю. Сэр Арчибальд зябко кутался в свое пальто. Она же, напротив, была в белой шелковой блузке с вырезом на спине.
То, как она держала голову, говорило о том, что она подставляла лицо, которого я не видел, холодному ветру, обжигающим брызгам.
„Так вовсе не морская болезнь принуждала ее к затворничеству, – подумал я. – До этого дня такой качки еще не было".
Потом я вспомнил вчерашний крик сэра Арчибальда: „Она моя! Она моя!"
Меня поразил не только этот вопль. Все что делал или говорил сэр Арчибальд, казалось мне бредом, пьяными фантазиями, и вот оказалось, что его разглагольствования имели основания.
„Ее любовник! – сказал я себе. – Он ее содержит… да… ее любовник! И конечно, ревнивый, как все старики".
