Иванушкин ещё раз умылся снегом и, вернувшись в бойлерную, рассказал Грише о своих номенклатурных планах. В наступившей тишине стало слышно, как Альбине снится ВГИК.
— Гриша, — сказал наконец Вадя, — ты скажи что-нибудь.
Гриша сказал.
— Вот то-то! — обрадовался Вадя. — С добрым утром, Альбина!
Верный товарищ сидела у труб, протирая глазищи.
За завтраком Вадя поведал ей о грядущей партийной карьере.
— Уя-я… — одобрительно протянула Альбина. — Здоровско!
На том и порешили. Купила Альбина Ваде сорочку, галстук и костюм «в мешочек» — и пошёл Иванушкин вступать в партию. Подробностей этого дела я не знаю, и врать не стану, но рассказывают, что поскольку к тому времени все, кто ещё мог, шли оттуда, а Вадя, единственный, — туда, то там несказанно ему обрадовались, даже закричали от радости: во-о-от, а ещё говорят, что рабочий класс отвернулся от партии! Что вы, сказал Вадя, у меня только на партию и надежда. Но ведь вы, спросили его тогда — настоящий рабочий класс? Вадя за это сомнение сильно на них обиделся, попросил принести разводягу и завязать глаза — и с завязанными глазами разобрал им к чёртовой матери весь санузел. Его тут же в партию и приняли.
И началась другая жизнь. По утрам учился он в одной спецшколе руководить народом, днём потихоньку телекинезил на вокзале, а по вечерам ходил с Альбиной в кино. Фильмов шло в Чите два — так они их по очереди смотрели.
Только ближе к весне начала Альбина замечать, что Иванушкин как-то строже стал, про невидимый фронт не рассказывает, кино не комментирует, и вообще — сам не свой.
— Вадя, — спросила она однажды, — ты о чём сейчас думаешь?
А он ей и говорит:
— Я вот о чём думаю, Альбина: как бы нам всем консолидироваться на платформе ЦК?
Альбина в голос зарыдала и побежала к Грише. Гриша ахнул, тихим шёпотом грязно выругался и той же ночью напоил Иванушкина в стельку.
Под утро они с Альбиной пили чаёк и тихо разговаривали возле лежащего навзничь Вади.
— Нельзя ему туда больше, — говорил Гриша. — Больно впечатлительный он у тебя. И костюмчик спрячь, и билетик. Нельзя ему этого ни одного раза!
— А что можно? — спрашивала Альбина.
— Водку можно, — отвечал Гриша, доливая ей кипятку и подвигая пакетик с сушками. — В уголки играть, за грибами…
— А как же капуста? — спросила Альбина и опять приготовилась плакать.
— Капусту я беру на себя, — поклялся Гриша. — Вот приедет с югов один корешок…
Прошла неделя. Вадя выздоравливал на глазах: пил, телекинезил, разгуливал по Чите в ватничке нараспашку и уже несколько раз вспоминал, как на спор переплывал кролем пролив Ла-Манш и консультировал Её Величество по части игры в городки. Пару раз, правда, он ещё обозвал Альбину «неформальной молодёжью», а Гришу — «деструктивной силой», но это уже были остаточные явления.
