Садист, наверное, какой-то. Такое чувствительное тело — и за переть в него навек. А тело запереть во всю эту окружающую глупость! Садист. Да, садист. Зачем садист? Зачем?
Сейчас будет дождь. Я знаю. Когда я делаю это, всегда идет дождь.
Я обнимаю себя — руки скользят по телу. Я касаюсь своей груди. Нет, приятней не так. Приятней без рубашки. Мои руки расстегивают ткань. Я вижу свои груди — полные, упругие: Мои руки сжимают их. Зачем все это? Зачем я делаю все это?
Одна рука скользит ниже и ниже, и как змея забирается мне под тесные джинсы. Я знаю: я буду кричать, и все будет как всегда. Как всегда, когда идет дождь. Как всегда до этого. Все мои не полные восемнадцать лет.
Зачем? Зачем?
Что я? Зачем я? Зачем все это?
Мои руки дрожат. Одна на груди, другая — уже гораздо ниже. Гораздо. Она нашла то, что надо. Она знает как мне это надо. Она знает.
Молния прорезала облако. Ей отозвался гром. Сейчас будет сильный дождь.
Зачем на мне рубашка? Зачем джинсы? К черту их!
С неба падают первые капли. Они большие и теплые. Они стекают по телу.
Ника сразу перестает танцевать. Теперь она стоит и смотрит на меня. Она облизывается. Зачем? Наверное она думает как всегда, что теперь я — забытая голая кукла, брошенная в траве под дождем.
Она подбегает ко мне. Зачем? Она опускается на колени. За чем? Ее пухлые губы влажны, ее язычок как жало:
Моя рука возвращается на грудь. Мокрую. Скользкую. Я закрываю глаза. Я начинаю стонать. Я извиваюсь. Я брыкаюсь. Я встаю на дыбы:
О, господи, какой у Ники острый язычок!
И одно и то же, как и всегда, всегда при этом вздымается сквозь зажмуренные веки, сквозь стиснутые зубы, сквозь сжатые до судороги кулачки, и даже сквозь одеяло из тысяч капель, мучающих сейчас мое тело:
Это: это: О, боже, я не выдержу так! Не выдержу!
Нет! Нет!!!
И тогда я начинаю кричать. Кричать громко. Очень громко. Одни и те же слова.
Одни И Те Же Слова.
— ЗАЧЕМ ВСЕ ЭТО?!! HУ ЗАЧЕМ?!!..
