Что касается супружеских отношений, то в них нежность, точно сорная трава или кролики, окончательно победила эротику. Страсти больше не было, она иссохла.
Итак, осталась нежность (а была ли любовь?). По правде говоря, Фелипа напоминала теперь фигурку из выцветшей бумаги. На его глазах она теряла всякую выпуклость: сначала опали груди, потом бедра, затем лидо. Она превратилась в плоскую картинку, совершенно лишенную объема. Так что ни о какой плотской близости речи идти не могло. Сама мысль о ней казалась нелепой, даже преступной.
В конце того же 1484 года все закончилось: больше в ней не осталось никакой «значимости» — только портрет, воспоминание. Ее можно было вставлять в рамку и вешать в столовой над буфетом. А кролики уже сожрали всех голубят. В довершение всех бед король Португалии отверг проект Христофора плыть новым путем к Сипанго и Антильским островам. Отверг со смехом и издевками. Никто не воспринял предложение всерьез.
Историки не могут прийти к единому мнению: убил он ее по приезде в Лиссабон (точнее, лишил жизни) или, проявив определенное великодушие (как могла она дальше сносить позор и продолжать жить с человеком, повесившим ее в рамке над буфетом?), продал мавританским торговцам белыми женщинами, а те перепродали за хорошую цену на рынке в Касабланке.
Этого никто никогда не узнает. Точно установлено следующее: могила Фелипы, для которой с самого рождения было приготовлено место в семейном склепе на самом шикарном кладбище Лиссабона, обнаружена не была.
Именно в те времена Христофор вместе с маленьким Диего спешно и тайно двинулся в Андалусию — бросив все имущество, почти без денег — и укрылся в монастыре Ла-Рабида, что находился немного дальше Пунта-Умбриа.
И пока падре Торрес, успокоенный присутствием ребенка, доставал большой ключ, Диего спросил:
— Папа, а где наша мамочка?
Колумб почувствовал, как судорогой сжало ему горло. Он отвернулся, сделав вид, что справляет нужду, и не показал сыну слез. Когда кто-то умирает — по нашей вине или нет, — горе ощущаем мы, остающиеся, мы страдаем от утраты, на нас обрушивается пустота. А умерший, как нам кажется, обретает свободу. И мучает нас пустота, которую он нам оставляет. (Поэтому-то мудрые китайцы радуются и смеются, видя перед собой смерть. Они думают о покойном, а не о себе.).
Каонабо, Анакаона, Сибоней, за ними Бельбор, Гуайронекс, касик Кубайс. Нежная и кокетливая Бимбу. Все они стоят на береговом холме и смотрят на юношей, на посвященных, что отбывают в Мир Без Берегов. Они испили положенные настои, и некоторые уже начали раскачиваться, словно готовые взлететь бакланы. Радужная оболочка их глаз меняла цвет. Сине-зеленый взгляд — странный взгляд, обращенный куда-то далеко, за пределы реального!
