Испания давала великий шанс. Искатели приключений ехали сюда из Фландрии, Бургундии, франции…
В Испании той поры легко могли найти себе удобные щели наглый авантюризм, любая низость и цинизм.
Грозные властители Фердинанд и Изабелла — католики в строгом смысле этого слова — стояли за разрушение всех устоев, мешавших человеку быть человеком.
А пока? Какая мука! Какие тоскливые дни! Какие серые вечера! Колумб с зажатыми в руке желтыми башмаками — двумя эоловыми арфами, ждущими порыва ветра, — сидит одинокий, опустошенный, тупо глядя на слепого гитариста, который сменяет лопнувшую струну. — Какая тоска! — восклицает Христофор.
Ковалась великая, единая, сильная Испания. Но без насилия, насилия всякого рода, цели не добиться. Об этом знали и Фердинанд, и Изабелла.
Так, разом, переселить смирный, трусливый народ в империю. Вытащить его за волосы из болотного покоя. Ведь все вокруг было заражено глубинной ненавистью к жизни, затянуто средневековым мраком. Все было строго рационализировано, враждебно человеческой плоти, враждебно инстинктам и чувству. Рациональное христианство укрывшихся за монастырскими стенами клириков, выцветших монахинь и сплетничающих семинаристов. Тихая заводь для отчаявшихся и немощных, чья добродетель рождалась бессилием. Вечером — шелест литаний. Ночью — бесовские соблазны. Сон при свете дрожащей свечи. Безрадостный блуд.
Настоящий король — не больше чем выразитель глубинных инстинктов целой расы, целого народа. Фердинанд и Изабелла ощущали, что, бросая в костер еврея, они прижигали in nuce[25] извечную христианскую язву.
Ничто не мешало им встать на сторону римского католицизма.
Но в Испанию стекались крепкожильные кондотьеры. Прибывали люди, погибавшие в узколобой обывательской Европе, которая мечтала превратиться в интернациональное купеческое сообщество. Эта Европа предлагала тем, кто хотел выплыть, два пути: оптовая торговля либо разбой.
Юные монархи были мудры: на разнузданное языческое празднество можно попасть лишь сквозь дверцу закостеневшего суеверия. При народе они поддерживали папу. И соперничали с, епископами в изнурительных молитвенных турнирах. (Изабелла в бешенстве кричала, когда задремавший монах из хора вдруг пускал петуха.)
И далеко не один искренне и бесхитростно верующий священник пошел на костер, обвиненный в тайной симпатии к иудейству.
Королевство только начало крепнуть. Параллельно шли две войны: тайная, внутренняя, и внешняя. Вторую и описывали историки. Ведь история сообщает нам лишь о великом, громком, видимом. О тех событиях, что завершаются парадами и торжественными мессами. Потому-то история, изготовленная для официального потребления, столь пуста и банальна.
