— Анна Мария даль Виолин, — обратился ко мне рыжеволосый священник. — Ты будешь одной из наших четырнадцати iniziate — ученицей соrо. Старайся же!
И он снова склонился над своими бумагами, отослав нас взмахом руки.
Я ощутила, что счастье переполняет меня подобно воде, хлынувшей в брошенное в колодец пустое ведро. Сестра Лаура меж тем заметила, что на ее памяти ни разу восьмилетнего ребенка не объявляли iniziata. Это означало, что я буду заниматься и репетировать под руководством маэстро Вивальди вместе с девушками и женщинами из соrо.
А теперь будь любезна, милая матушка, вообрази, что с тех пор прошло уже пять лет. Девчушка-невеличка взошла, как хлебная опара, и обрела новую форму и новые размеры. Теперь ей тринадцать, глаза ее полны слез, а сердце — горечи. Со своего уединенного местечка у окна она смотрит вниз и удивляется непривычному поведению священника, который поднимается на третий этаж по запретной для него лестнице.
Я подумала, не умирает ли кто. Мужчинам, даже священникам, заказан вход на третий этаж — кроме случаев, когда какую-либо из девушек требуется соборовать перед смертью, — и даже в этом случае его сюда сопровождали бы двое членов правления. Но в тот день в монастыре оставалась я одна: всем прочим участницам соrо нашлось куда пойти. Меня же от всех отличало полное отсутствие желающих признать меня своей родней.
Когда он приблизился, я увидела, что это маэстро. Пренебрежение правилами ему и ранее было свойственно, но этот запрет он еще ни разу не нарушал. Он шагал прямо ко мне, перебирая пачку бумаг, вытащенных из складок сутаны.
— Èссо! — воскликнул он, протягивая мне нотный листок — Вот!
От долгого подъема по лестнице он запыхался, а на лбу выступили капельки пота.
Это оказалась сольная партия в новой сонате. Чернила размазались там, где его пальцы коснулись еще не просохших строк. Вверху была крупно выведена надпись: „Per Sig.ra:>1 Анна Мария“.
Не успела я восклицанием выразить свое удовольствие и удивление, как маэстро Вивальди уже спешил вниз по лестнице. После первого пролета он задержался, поднял голову и помахал мне рукой. Я махнула ему в ответ. Он тем временем перекрестился и снова стал спускаться, что-то бормоча себе под нос и напевая вполголоса. Когда на него нападает такая причуда, он очень похож на помешанного, что содержатся в Incuràbili.>2
Я присела и стала изучать нотную запись, слушая по мере чтения скрипку, которую Бог вложил мне в душу. Конечно, мне было любопытно, слагал ли маэстро эту сонату, думая обо мне, или приписал посвящение позже — возможно даже, что сестра Лаура или кто-то из учителей шепнули ему такой совет, а он лишь поспешно черкнул мое имя вверху страницы.
