Макарий стоял на коленях и стонал. Казалось, святой отец в голос скорбит о грехах российского народа, о нелепой войне, о падении нравов, о нелюбознательности и невежестве паствы. Но нет, престарелый митрополит страдал от боли в коленях и позвоночнике. Под колени ему подложили мягкую подушечку, но из-за Федькиного вторжения уже 5 лишних минут не поднимали с колен, и старец терпел огонь в суставах и кол в пояснице.
Федор сразу понял страсти Макария, решительно приблизился, взял владыку за подмышки, поднял на ноги. Потом уж сам присел на колени, поцеловал сухую руку, пробормотал нечто приличное моменту, встал и склонился к глухому уху.
Однако, старец вопросов не принимал, водил глазами по сторонам.
«Сесть хочет», — понял Смирной.
Подтащил тяжелое кресло, под локоток усадил митрополита, стал смотреть на него умильно.
Наконец, старик отдышался и собрался вздремнуть, но Федор освежил его дилеммой:
— Скажи святой отец, кто Господу мерзее: еретик Матюха Башкин или приблудные печатники? Как их там?…
Макарий не ответил, но глаза его оживились. Не то чтобы в них вспыхнула искра ненависти, наоборот, — проявился какой-то добрый интерес к теме. Так ветеран минувшей войны вспоминает бывшего врага, так тянется обнять его на юбилейной встрече.
— Помнишь, отче, когда Башкина судили, допрашивали и двух мастеров книжной печати, одного звали…
— Мстиславец… — Макарий кивнул и умолк, один глаза его стал прикрываться, другой засыпал остекленело.
— А второго как звали?
— Черт…
Федор почувствовал холодок в спине, — это мелкий монашек подслушивал в приоткрытую дверь и запустил сквозняк.
— … его знает, — добавил Макарий через два вздоха и уснул окончательно.
Сказать «черт его знает» в собственной домовой церкви митрополит Московский и всея Руси мог только в чистосердечном состоянии. Но разыскивать черта и спрашивать имя второго мастера не хотелось. Неудобно беспокоить высшие сферы по пустякам. Федор склонился к похрапывающему митрополиту и начал подсказывать путь:
— И тогда Собор приговорил отправить Мстиславца и этого, как его?…
— Хрена вареного, — улыбнулся Макарий каким-то своим, молодым мыслям.
— … Хрена Вареного, — согласился Смирной, — в дальнюю обитель Божью….
— Я-с-славо-с-с-кий монастырь… — Макарий опрокинулся на спинку кресла и распахнул беззубый рот.
«Ярославо-Спасский! Вот же хрен вареный! Опять скакать! Это будет… это будет полтораста верст!», — Федя пошел прочь.
У самой двери его остановил голос митрополита:
