Вокруг творился беспредел. По городам потоками лилась кровь — резали всех неправославных от шляхты до черни, от младенцев до старцев. Да что там! Покойников выкопали на киевском кладбище, привязали к крестам, в руки им вставили католические книжки. Людей сажали на кол. Объявили поголовную мобилизацию, не желающих становиться в строй топили. И делал это не Хмельницкий, — он в это время занимался внутренними разборками и прятал в огороде золотишко, — это делалось само по себе, по обычной русской привычке. Ну, южно-русской, если угодно.
Наступала весна 1649 года, народ, заскучавший за зиму, поднимался гулять по зеленой травке. Более 1000 бандитов окружили Киев и начали погром. Жгли католические монастыри, грабили всё подряд, на спор охотились по улицам за шляхтой — за день настреляли три сотни дворян, посадили на лодки больше сотни женщин, детей и ксендзов и перетопили в Днепре.
Затем и основное казачье войско село в седло. Все лето провели в позиционном противостоянии под Збаражем и Зборовском. Казаки, в общем-то, одолевали. Но тут поляки воспользовались дипломатическим искусством. Они подкупили крымчан миром и обещанием дани, напомнили о личной милости покойного короля к хану Исламу, когда тот был в польском плену. Ислам сразу вступил в переговоры. Хмельницкий оказался на грани поражения и присоединился к торгу. В результате переговоров получилось следующее:
Войско Запорожское может быть по реестру до 40000.
Гетман лично получает Чигирин с округом.
Полная амнистия казакам и всем примкнувшим.
Казаки и коронные войска на одних землях не стоят.
На казачьих территориях «жиды не будут терпимы».
Православный митрополит киевский заседает в сенате, религиозное размежевание с унией последует на первой же его сессии.
Все должности в православных воеводствах король раздает только православным.
Иезуитов — долой.
Хмельницкий представился королю, просил прощения и был прощен.
Наступил мир, и в Москве расстроились. Оказывается, мы очень внимательно наблюдали за играми братьев наших меньших.
Забросили пробный шар, обычную придурь:
— А чего это ваши в Конотопе титул нашего государя пишут не по правилам? Ну-ка бы их казнить?
Но Хмельницкий оказался груб и чужд этикета. Он отрезал:
— Ездите вы не для расправы, для лазутчества. Идите себе домой, а я иду на Московское государство, поломаю Москву и все московские города.
Во всех станицах заговорили о московском походе. Надо же «войску» с кем-нибудь воевать?
