, беспрекословно согласилась на все условия и обещала в тот же день провести старого еврея в музей Понса. Это было все равно что привести врага в крепость или вонзить кинжал в сердце Понса, ведь в течение десяти лет он строго-настрого наказывал тетке Сибо никого не пускать к нему в музей и не расставался с ключами; пока привратница разделяла взгляды Шмуке на антикварные вещи, она не нарушала приказания. Действительно, добряк Шмуке, называвший все эти великолепные художественные произведения
«безделюшками» и сетовавший на пагубную страсть Понса, внушил ей пренебрежительное отношение ко всей этой старине и надолго обезопасил музей Понса от всяких вторжений.
С тех пор как Понс слег, Шмуке заменял его в театре и в пансионах для девиц. Бедный немец видал своего друга только по утрам и за обедом, ведь для того чтобы хватило на жизнь, ему приходилось работать за двоих. И он выбивался из сил, ибо горе его надломило. Видя, как он, бедняга, огорчается, и ученицы и сослуживцы по театру, которым он рассказал о болезни Понса, постоянно справлялись о здоровье старого музыканта; Шмуке был так опечален, что даже совершенно равнодушные люди придавали своему лицу то сокрушенное выражение, каким парижане встречают известие о катастрофе. Добряк немец чувствовал, что его силы тоже иссякают. Его мучило и собственное горе, и болезнь друга. И случалось, он пол-урока повествовал о своем несчастье; он вдруг прекращал занятия и так искренне скорбел о больном друге, что юные ученицы не прерывали его обстоятельного рассказа. Между двумя уроками он забегал домой проведать Понса. С ужасом видел он, как пустеет их общая касса, как растут расходы на больного, которые тетка Сибо за последние две недели умышленно раздувала, чтобы напугать бедного учителя музыки, но все его страхи побеждало мужество, которое он раньше не подозревал в себе. Впервые в жизни ему хотелось заработать побольше, столько, чтобы не терпеть недостатка в деньгах. Случалось, что ученица, искренне растроганная судьбой обоих друзей, спрашивала Шмуке, как он решается оставлять Понса одного, и тогда он отвечал с той святой улыбкой, которой улыбаются наивные, не подозревающие обмана люди:
— Мамзелле, ми имеем мадам Зибо! Она есть кляд, бриллиант! За Понсом я буду ухашиватъ как за один принц!
Итак, когда Шмуке выходил из дому, тетка Сибо оставалась полной хозяйкой в квартире. Ну как мог Понс, ничего в рот не бравший уже две недели, настолько слабый, что не имел сил без посторонней помощи перейти в кресло, пока привратница перестилала ему постель, как мог он следить за этим «ангелом-хранителем»? Совершенно ясно, что, пока Шмуке завтракал, тетка Сибо отправилась к Элиасу Магусу.
