На лестнице тетка Сибо встретила Шмуке, шедшего домой.
— Скорей, сударь... у нас не все ладно. Господин Понс с ума сходит!.. Понимаете, вскочил голый с постели, побежал за мной... и растянулся во всю длину... А спросите его, в чем дело, — и сам не знает... Ему плохо. И ничем я такого буйства не вызвала, разве что разволновала его разговорами о любовных проделках в молодые годы... Кто этих мужчин поймет? Старики, а туда же... Не надо мне было перед ним своими руками хвастаться, у него глаза так и загорелись, одно слово — брулианты...
Шмуке слушал тетку Сибо так, словно она говорила по-китайски.
— Я с ним надорвалась, теперь, можеть, на всю жизнь калекой останусь! — И тетка Сибо, почувствовав, что у нее немного ноет поясница, сразу сообразила, какую можно извлечь из этого выгоду, и так разохалась, словно у нее и вправду отнялись ноги. — Такая я дура! Увидела его на полу, схватила в охапку, как ребенка, и отнесла на кровать... да! А теперь чувствую, что надорвалась. Плохо мне! Пойду домой, а вы посидите с больным. Мужа я пошлю за господином Пуленом, пусть меня посмотрит. Лучше умереть, чем на всю жизнь калекой остаться...
Тетка Сибо схватилась за перила и сползла с лестницы, согнувшись в три погибели и так громко охая, что испугавшиеся жильцы повыскакивали на площадку. Шмуке поддерживал больную и со слезами на глазах расписывал всем ее преданность. Вскоре не только весь дом, весь квартал говорил о великом подвиге мадам Сибо, которая якобы надорвалась чуть не до смерти, подняв на руки, словно ребенка, одного из стариков-щелкунчиков. Вернувшись к Понсу, Шмуке рассказал ему о тяжелом состоянии их верной домоправительницы, и теперь они с ужасом глядели друг на друга: «Что мы без нее будем делать?..» Шмуке, видя, как изменился Понс после своей выходки, не решился его пожурить.
— Проклятие безделюшки! Лучше би они сгорели, ведь мой друг из-за них тшуть не сталь погибать!.. — воскликнул он, узнав от Понса, чем была вызвана его прогулка. — Ти не доверяль мадам Зибо, когда она на нас свои сберешения тратиль! Ой, как пльохо! Но во всем есть виновата больезнь...
— Ах, эта болезнь! Я изменился, сам чувствую, — сказал Понс. — Я не хочу, чтоб ты страдал, добрый мой Шмуке.
— Вортши на менья, — сказал Шмуке, — а к мадам Зибо не придирайсь...
Доктор Пулен в несколько дней излечил привратницу, которая совсем уж собралась остаться на всю жизнь калекой, и после этого чудесного излечения слава его в квартале Марэ необычайно возросла. Понсу доктор Пулен объяснил свою удачу прекрасным организмом больной, которая, к великому удовольствию обоих стариков, уже через неделю приступила к исполнению своих обязанностей. После этого приключения влияние привратницы, тиранически взявшей в свои руки бразды правления, увеличилось вдвое, так как за эту неделю щелкунчики наделали долгов, с которыми расплатилась она. Тетка Сибо воспользовалась этим обстоятельством и получила (и надо сказать, без всякого труда) от Шмуке расписку на две тысячи франков, которые, по ее словам, она на них издержала.
