-- Дорога в дхарму тяжела и далека, лишь вам она под силу, вам, у которых глаза не закованы в пелену рассудка, а сердце не заковано в цепи здравого смысла.
И, забывшись, старик Ван Оксенбаш повторял снова слова, отозвавшиеся эхом в его душе в тот далекий солнечный год:
-- Легко найти тропинку, ведущую к этой дороге...
И чей-то незнакомый голос продолжал за него:
-- Стоит лишь обратить глаза к солнцу в небе души твоей.
Старик Ван Оксенбаш открыл глаза. На землю неслышно надвигалась ночь, и, сидя на песке перед ним, улыбался юноша, чей взгляд был подобен дуновению ветра.
Обрывок бумаги
нить горизонта сожжена зарей,
и снова нам рассвет отдал дороги.
Мы разорвали кандалы времен,
чтоб говорить с незнающим имен,
переступая новые пороги,
и только песней путь не озарен...
Глава вторая
Перейдя мост, он остановился и, прислонившись к замшелому дереву, огромному столбу, закурил, потом медленно поднял глаза и впервые увидел лес так близко. Что ж, это зрелище заслуживало всех прочувствованных эпитетов, которыми оно награждалось во всех концах света, причем обычно теми людьми, которые в глаза не видели местности вокруг гнилой деревни, а про черный лес слышали только в придорожном кабаке из уст человека, который бывал там не больше, чем они сами. И, млея от ужасов и непонимания, они говорили об этом страшном лесе, лесе-беззаконнике, лесе-убийце, описывая ужасы и безобразия, которые он являет заблудившемуся путнику, которыми он сводит его с ума. Вереща от возбуждения, брызгая слюной, махая руками, они заклинали не искать туда путей, держаться в стороне от всего, что может быть лесом, и говорили, что, побывав там, они навсегда зареклись бродить по подобным местам и навсегда стерли из памяти дорогу в лес.
Он стоял, огромный и могучий, чистый от всей грязи слов, которая налипла на него, как будто он впервые позволил смотреть на себя человеку. Черные тени гигантских деревьев сплетались с маленьким кустарником, в лунном свете равномерно покачивалось кружево папоротников, и во мрачной глубине холодно мерцали синие огоньки. Уинки, сидел не шевелясь, чтобы не нарушить эту беззвучную песню, которая захватила его, захлестнула и понесла в странном и неподвижном танце. Кольца дыма свивались и развивались, словно образовывая на мгновения надписи на неведомых языках, рисуя что-то, о чем-то говоря. Покурив, он встал, легко сбежал с откоса дороги и вошел в лес.
