Мне вдруг открылось какое-то (самое обидное, что я так и не понял какое) запредельное знание. Наука, которая уже давно забыта людьми А знали ее только трилобиты в Силурийском море, да ещё та самая первая ночь, миллиарды лет назад накрывшая, словно найнинч-нейловский perfect drug, земной шарик и с тех пор вращающаяся вокруг него, как гигантская ментовская мигалка… «Предельная истина запретна, ее воздух — не для нормальных легких». - приснилось как-то раз кому-то из моих тогдашних приятелей. Но в тот момент пересказанный сон не хотел всплывать в памяти.
Теперь я вспоминаю, что в тот момент кто-то уже начинал говорить со мной, задавать наводящие вопросы, нащупывая в моей и без того хилой девятнадцатилетней обороне то самое «тонко», которое в самый неподходящий момент всегда рвется. Но я не слушал — я был полностью поглощен созерцанием ночи. Нет, не так: я не мог ничего услышать, потому что я был ночной молекулой, и меня оно не касалось — я не парился. Поочередно тыкаясь в каждое окно огромного офисного центра, я видел то, что должно быть сокрытым от чужих глаз. Кто-то из служащих, оставшись один после окончания рабочего дня, засучил рукав и, перетянув галстуком руку чуть ниже хилого бицепса, воткнул шприц в голубую подземную речушку вены. На чьем-то подоконнике горела огромная синяя свеча в глиняном горшке, а рядом лежала какая-то предупреждающая надпись, сделанная на таком же, как я, листочке — я не успел разобрать, какая именно… Кто-то занимался сексом в кабинете начальника. Одна девчонка в районе восемьдесят пятого этажа плакала, измазав тушью белую блузку с кружевным воротничком — наверное, ее бросил парень или уволили с работы. Большой босс — с бачками и похожей на парик прической — на семьдесят девятом заперся у себя в кабинете с номером «Плейбоя». На шестьдесят седьмом происходила корпоративная вечеринка, и служащие пили вино и слушали новых «Битлз»…
То, что этажи — это годы, я понял не сразу.
Мне открылось движение, частью которого — пусть даже лишней, незваной и незаметной — я невольно стал. Время стало для меня статичным, оно измерялось только в высоту. Расстоянием между мной и асфальтом, ничем кроме. В нем не было ни чего преходящего и безвозвратно исчезающего — просто гигантский небоскреб с изолированными этажами без лифтов и лестниц. Изюминка ситуации заключалась в том, что переместиться с одного этажа на другой мог только тот, кого случайно выкинули в окошко.
