— Сегодня ты живешь здесь последний день, — покаркала старуха непонятно в чью сторону. — Всему когда-нибудь приходит конец, молодой человек. Тебя здесь больше не будет.
— Это твоя соседка? — с издевкой осведомился Клон.
— Одна из. Меня здесь не очень-то любят.
— Здесь — это в этом доме?
— Нет, блин, в этом мире!
Соседи: они у всех одинаковые. Вне зависимости оттого, какую именно музыку (и насколько громко) вы включаете в своей квартире. Как часто и что именно вы курите в своей собственной норе — если ваш дым попадет в их вентиляционные трубы, он будет исключительно наркотическим. Во всяком случае, об этом вам скажут в милиции — затрапезный усатый лузер на бумажной работе покажет вам ворох макулатуры, из которой вы вообще узнаете о себе много нового.
Вне зависимости от того, во сколько и с кем вы ложитесь спать, в коллективном осознанном местных бабушек и подшефных им алкоголиков вы будете ложиться спать под утро и исключительно в объятиях пьяных привокзальных шлюх. Вы также будете: торговать наркотиками, содержать притон, заниматься растлением малолетних, снимая у себя дома порнуху с анальным проникновением и восьмилетними мальчиками, а все ваши гости будут сильно напоминать чеченских террористов.
Не знаю, как к этому относиться. Вообще-то люди обычно никак не относятся. То есть: не реагируют. Не принято и неприятно состязаться в пасквилянтстве с сумасшедшими старухами. Сумасшедшие старухи об этом знают и пользуются ситуацией.
За годы, проведенные в этой квартире, я как-то свыкся с подобными вещами. Со мной не боролись только в течение тех двадцати шести тысяч двухсот восьмидесяти минут, которые я прожил на другой квартире, в другой компании и в другой жизни. Тогда боролись с двумя студентами, которым я сдавал временно пустующую жилплощадь.
Дома я наскоро приготовил мешанину из подножного корма. Залил в себя (и — заодно — в Клона) прилагающуюся порцию чая с лимоном. Включил телевизор: Ролан Факинберг предлагал молодому человеку по имени Антон десять палок в анус («Всего десять, Антошка — в жопе ножка, всего десять фрикций, цифрийк, фрицийк, всего десять раз вот эта ножка от табуретки войдет внутрь и выйдет вон из твоего анального отверстия — и пятьсот тридцать баксов, которые стоят у нас сегодня на кону, будут твоими, Антоха-мареха!» Антон напряженно раздумывал, косясь то в камеру, то в пол, то на кого-то из родственников в зале, может быть, на мать: «Давай, сынок, нам сейчас так нужны деньги»). Потом я включил магнитофон: «Тооl», разумеется, очень старый альбом 2000 года. Попросил Клона убавить звук телевизора: рыжая прическа Ролана Факинберга теперь выполняла роль светомузыки — такой волшебный фонарь на периферии, иллюминация для разрядки зрения.
